Знания как предмет купли-продажи

Недавно Томск посетил Нобелевский лауреат. Профессор Терри Каллаган, ученый с мировым именем, директор арктической исследовательской станции Abisko выступил в актовом зале Научной библиотеки ТГУ. Он говорил о климатических изменениях в Арктике.

Говорил спокойно, бесстрастно, используя взвешенные формулировки. Оттого вещи, которые он излагал, потрясали, пожалуй, с особенной силой. Изменения климата, говорил ученый, не просто велики — они повсеместны и непредсказуемы. Одна только деталь: таяние льдов «высвобождает» микроорганизмы и вирусы, которые могут оказаться губительны. Но наука не сдается. Она полна решимости осилить эти проблемы. Западная, разумеется. Наша, отечественная увлечена чем-то другим.

В алтайских горах, недалеко от границы с Монголией, есть томская база «Актру». Там работают сотрудники лаборатории гляциоклиматологии Томского госуниверситета. Они изучают льды, ведут метеонаблюдения. Накапливают данные по изменению климата. То есть занимаются тем же, что и шведы, норвежцы, канадцы на своих арктических станциях. Только в принципиально других условиях.

Университету база «Актру» не очень-то нужна. Скудного вузовского финансирования не хватает. Гляциологи пускается во все тяжкие, приглашают в соседи федерацию альпинистов. В общем, крутятся, умудряясь попутно двигать науку. Думаю, университет бы и вовсе отказался от базы, продал бы имущество, да боится конфуза. Как-никак там работают посланцы ведущих российских вузов. Москва, Петербург, Уфа, Саратов, другие города ежегодно отправляют в «Актру» научные экспедиции.

Вот и выходит: база не развивается и не закрывается. Новые автоматические станции обещали дать японцы: ваши измерения имеют большое значение. Это единственная точка наблюдений на всю громадную азиатскую часть России. Работайте, умоляем, дальше!

Почему так происходит, понятно. Университет действует в русле объявленного у нас курса на коммерциализацию науки. Все усилия сосредоточены теперь на приоритетных направлениях, которые способны якобы вытянуть всю нашу науку на манер Мюнхгаузена, вытащившего себя из болота. Исследования гляциологов не входят в священный список приоритетов. Там прописаны IT-технологии, биомедицина, наноматериалы и так далее.

Спору нет, развивать всё это необходимо. В Томском ТВЗ, где-то еще. Возражения вызывает другое. Считается, рыночные подходы уместны везде, наука хороша лишь тогда, когда может прибыльно продать свой продукт. Так думали и на Западе, да спохватились и пересмотрели позиции. Ну, а мы?

Мало того, что плетемся в хвосте мировой науки, так еще и не учимся на чужих ошибках. Наступать на грабли — любимая российская забава. Из одной крайности охотно кидаемся в другую. Раньше в нашей науке процесс был важнее результата. Порочную эту практику заклеймили — и возвели в абсолют результат. Тот, к которому есть рыночный интерес. Который можно хорошо упаковать, как селедку, и продать.

Это ошибочное убеждение. Как нельзя превратить в научный рай отдельно взятое Сколково, так нельзя развить отдельные отрасли знаний, коммерчески привлекательные, в ущерб другим. Научный продукт не валится с неба в готовом виде. Он рождается из идей, прозрений, а они опираются на фундаментальную науку, которую режут у нас по живому.

Разорвать эту цепочку «идея — проект — коммерциализация» нельзя. Отодвигать исследования, которые неконъюнктурны и вроде бы не нужны, тоже. Но поощряется этот подход. Спросите сотрудника любой кафедры любого вуза, он подтвердит: главный критерий работы теперь финансовая самодостаточность. Умеешь зарабатывать, не важно, на чём, — молодец. Честь тебе и хвала, а нет — пиши пропало.

Такие перекосы ни к чему хорошему не ведут. Они вредны даже там, где стоят не теоретические, а исключительно прикладные, выгодные для науки задачи.

Простой пример: нефтяникам нужна установка по утилизации попутного газа. Эффективная и удобная, которая бы годилась для томских условий: небольшие по запасам месторождения, геологически сложные и удаленные от инфраструктуры. Задача не самая сложная. Есть десятки способов ее решения, но томская наука, как ни силится, ничего стоящего предложить пока не смогла. Ни одного рентабельного проекта.

Это не значит, что она бесплодна. У нас работают замечательные ученые, способные генерировать идеи, проводить лабораторные исследования. Но результат, тем не менее, не достигнут. Значит, не всё ладно в подходах, условиях существования самой науки.
Наиболее продуктивные идеи появляются сегодня на стыке наук, это общеизвестно. При этом провести черту и сказать «эта наука нужна, а эта нет», не получается. Мало того, гуманитарные дисциплины в шкале целесообразности значат не меньше, чем прикладные. Западный мир осознал эту истину, а мы нет. История, философия видятся нам чем-то пустяшным, второстепенным. Они не приносят прибыли.

Знаю, как сотрудников гуманитарного факультета ТПУ напрягал ректорат на предмет зарабатывания денег. Но что ректорат, такова «генеральная линия». Бюджетных мест по этим специальностям становится меньше: гуманитарии, мол, нам не нужны. Проку в них ни на грош, их изыскания — никчемный товар.

Между тем дело обстоит ровно наоборот. Знания о человеке первичны, они лежат в основе цивилизационного развития. Независимо от их купли-продажи. От того, можно повесить на них бирку с ценой или нет. Цену таких знаний определяет не рынок.

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора