А мальчика мне жаль

Государство детей не рожает. Поэтому ему чихать и на «чужих», и на «своих»

За окном поют птицы. Воскресенье. Тишина. В сорок первом 22 июня тоже было воскресным днем. Предрассветное утро, которое навечно впечаталось строками народной песни: «…ровно в четыре часа. Киев бомбили, нам объявили, что началася война».

Стоп. Давайте не будем пока о Киеве. О нас с вами. О наших сыновьях — взрослых, и тех, что еще растут. О том, что происходит вокруг нас и в наших душах.

Известная томская фирма выпускает и через сайт рекламирует серию футболок: «Вежливые люди». Другие варианты — «Вежливые зеленые человечки» с силуэтом вооруженного «человечка» в каске, и просто надписью, без претензий, «Вежливость города берет». Продукцией с такими принтами заполонены прилавки и в других городах страны. Говорят, что все они — хиты продаж.

А в городе Можайске под Москвой жил парень, которому эти самые «Вежливые люди» очень нравились. На своей странице во «Вконтакте» он фото одного из них поместил: за спиной — украинский тризуб на воротах, часть лица закрыта маской, глаза заретушированы. Так что можно было подумать (и многие думали), что это он и есть, — Алексей Бакз, крутой спецназовец с отличным оружием. А еще там снимки, на которых Леха сидит в учебном армейском классе. Красивый парень. Девушкам нравился. Имя одной из них он нацарапал на прикладе своего автомата, и снимок стал последним опубликованным им постом.

Вообще-то фамилия его Юрин, а Бакз — ник в соцсети. Молодой совсем, 1993 года, на полгода моложе дочки нашей младшей. Только ей будет и двадцать два, и тридцать. А Алексею 21 никогда не исполнится. Вывезли его из Донецка вместе с другими трупами «грузом 200».

Никто Алексея Юрина в Донбасс приказом не отправлял. По призыву он служил с 18 лет, до осени 2012-го. За обещанную ли плату отправился парень за кордон, из идейных ли убеждений «донецким братьям помогать» — кто знает. Будем считать, что «за идею». В традициях российских, уже почти сто лет не меняющихся: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…».

Что никак он не идет у меня из головы.

Это ведь о них, ребятах, которым предстоит жить, о том, с какими убеждениями они выйдут со школьной скамьи, и как будут понимать гражданственность, я размышляла здесь в февральском «Угле». Но, видит Бог, даже подумать не могла, что всего через две недели начнется «Крымнаш».

В первые дни марта я распечатала десятки плакатиков: «Прохожий! Сколько сыновей, братьев, соседей ты готов похоронить за то, чтобы Крым стал российским?».Расклеивала их на десятках досок объявлений и остановок, держала в руках в автобусе, даже в праздник 8 Марта. Наверное, в чьих-то глазах выглядела городской сумасшедшей. Сердце холодело от надвигающейся беды. Собирала и пыталась опубликовать в прессе подборку антивоенных обращений украинцев: от письма к русским женщинам полтавского писателя Сергея Осоки до стихов поэтессы из Закарпатья Валентины Попелюшки. Украинцев, думающих и пишущих на украинском и чистейшем русском (это к вопросу об угнетении и притеснении).

Они ведь в Украине весь март ждали, что в России народ поднимется против войны. Против вторжения. Против вооруженного вмешательства. Называйте, как хотите. Солдат подневольный, которому всеми способами внушено нужное, противостоять не может. Но есть ведь матери, отцы солдата. Его учителя и наставники с гражданки, мудрые соседи, наконец. Где были все?! На митинг за мир с Украиной из полумиллионного интеллигентного Томска вышло человек сорок. Та же пропорция в Москве. В других городах — еще меньше.

А теперь мне не жалко тех зрелых людей, кто погибает за границей России, на несвоей земле — независимо от того, вояка это, доброволец (по российским законам — боевик) или способствующий агрессии журналист ВГТРК. Вот только его, Леху Юрина, жаль.

После обнародования мнения друзья по соцсети спросили меня: что значит «не жалко»? Не означает ли это некую «радость»? Ни в коем случае! Горько. И не перестаю ужасаться происходящему.

Было время, когда я, как и все советские граждане, верила почти всему, что вещает пропаганда. И про «братскую помощь» народу Чехословакии, и про миссию в Афганистане. Потом появились сомнения.

Перелом в сознании произошел, когда в 35-градусный мороз в геологическом поселке в стылую землю (могилы в такое время роют с применением бензопил) опускали гроб с телом моего ученика Володи Горелова. Я была учителем истории и обществоведения, и первые мои выпускники 1980-81 годов как раз уходили в Афганистан.

Владимир Горелов вернулся из Афгана с нарушенной, как у многих парней, психикой. Работал, летал на буровую. Кто интересовался тем, что его несколько лет мучало? Кому он мог рассказать о том, что творилось в душе? Парень свел счеты с жизнью. Секретарь парткома нефтеразведочной экспедиции тогда произносил приличествующие моменту слова. А я сквозь слезы произнесла: «Простите, парни, за то, что мы вам внушали этот «патриотизм»!». Имея в виду — защиту каких-то интересов на чужой земле.

Потом была Чечня. В декабре этого года исполнится двадцать лет со дня начала «операции по наведению конституционного порядка», как она тогда называлась. В то время у газет еще не было электронных архивов. И я не могу найти и перечитать большое интервью писателя Анатолия Приставкина, которое он дал в декабре 1994-го «Литературной газете». Однако хорошо его помню. Автор повести «Ночевала тучка золотая» тогда говорил, что генералы ничего не читают, кроме своих уставов, и предостерегал: «Мы в такое сейчас ввязываемся, что десятилетиями не расхлебаемся».

То же самое и с сегодняшними событиями. Будем надеяться, что военные действия в юго-восточной Украине в ближайшие недели прекратятся. Они бы уже прекратились, если бы не наша «братская помощь», несущая «кому бесславье, а кому бессмертие». И 22 июня, как написала мне воскресным утром киевлянка Светлана Лищинская, в этом году воспринималось как никогда остро.

Украина, узнавшая ценность свободы, сплотившаяся, будет жить и строить свое будущее. А мы?

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора