За день до фейерверков

Тема этого предновогоднего «Угла» планировалась совсем другой. Но — не пишется, не складывается после новостей из Волгограда. Жить страшно. Сядешь не в тот автобус или самолет, пойдешь не в те двери и не в то время, и — поминай как звали. Сам-то еще ладно, а вот если твои дети и внуки — дети твоих детей? Чувство ужаса, ощущение незащищенности и невозможности укрыться, покуда крутится барабан «русской рулетки».

Да, мы далеко от Северного Кавказа. Да, расстояния, к счастью, служат буфером для проникновения боевиков и смертников. Но у нас свое — летаем много. Многие так вообще по два раза в месяц — на вахту и назад. Да и в столице сибиряки частые гости, и все самолетом. А там — аэропорты, вокзалы, метро. Везде потоки людей, и в любой момент может где-то что-то рвануть.

Слушая очередную трескотню про обороноспособность, про отражение внешней угрозы от потенциального противника, про миллиарды, на которые на это предназначены, думаешь: а нафига это все?! Что сделают ваши танки, пушки, авианосцы и ракеты для защиты обычного человека?

Недавно была на одном очень интеллектуальном форуме, где инновационные фирмы демонстрировали свои достижения. Среди них технологии 3D-видео, не требующего надевать стереоочки. А на плазменной панели — «Уралвагонзавод», их логотип. В ролике, заказанном богатыми оборонщиками, мощная гусеничная бронетехника разворачивается, преодолевает ручьи и овраги, а потом направляется в сторону зрителя. Трехмерное изображение предельно реалистично. И ты видишь, как, притягивая взгляд, угрожающе надвигается направленный прямо на тебя ствол.

Только война не там, где когда-то понадобится (а лучше бы не понадобилось!) всё это громыхающее, лязгающее на учениях и парадах вооружение. Она идет рядом с нами.

О том, как следует правильно предотвращать теракты и подрывы, пусть говорят профессионалы. Я расскажу только о том, что видела своими глазами в Израиле — стране, которая десятилетиями живет словно на пороховой бочке. И где, тем не менее, живут, строят, растят детей и фрукты, развивают высокие технологии, напряженно трудятся и со вкусом отдыхают.

Пробыв в стране месяц, привыкаешь к тому, что при входе тебя могут попросить показать содержимое не только большого баула, но и дамской сумочки, и кофра с фотоаппаратом. На автовокзале, у входа в музей, в супермаркет и даже в местах массовых гуляний будут стоять охранники или полицейские с портативными металлоискателями. Проведут прибором по тебе, вежливо попросят открыть сумку. Никто не возражает. Все воспринимают это как должное.

Что требуют и смотрят у нас? Прежде всего — паспорт. Прописку. В каждой из трех поездок я, иностранка, паспорт ни разу не вынимала. Разумеется, в аэропорту Бен-Гурион пограничные службы проверили документы, тщательно расспрашивали, выясняя все детали визита. Мою подругу, с которой вместе летели, задержали минут на сорок — все выясняли, к кому и с какой целью приехала она, русская, не имеющая в Израиле родственников. Но, когда впустили в страну, и ты стал ее гостем, никого не волнует, что и на каком языке написано у тебя в документах. Никто не требует, чтобы ты шел в полицию и регистрировался в месте своего пребывания. Не паспорт важен, а что ты несешь с собой или на себе.

Автобус из Иерусалима прибывает на автовокзал в Тель-Авиве. Метров за двести до остановки он притормаживает. В салон поднимается девушка в военной форме, смотрит на лица пассажиров, проходит к задней двери, заглядывая под сиденья. Машет водителю — можно двигаться к месту высадки. Там у одного входа снова рентген для крупного багажа, в других дверях — досмотр маленьких сумок.

На тель-авивском пляже в День независимости много полицейских и солдат. Глядят внимательно на идущих к морю горожан, периодически проходят вдоль пляжа. Урны, кстати, на пляжах безопасные — полиэтиленовые мешки, надетые на металлические обручи.

Небольшой город Беер-Шева среди пустыни. Бывший сокурсник, к которому заехала повидаться, во время прогулки обращает мое внимание на фургон с открытыми дверями. Оказывается, то же самое — установка для просвечивания вещей, только передвижная. Раз в неделю в Беер-Шеве большой базар, куда съезжается множество народа, включая колоритных бедуинов-кочевников. Тогда ее и задействуют.

Арабов проверяют тщательнее. Наблюдала, как на ж/д станции в Хайфе у арабского семейства с детьми прямо на перроне потрошили чемодан, поставив его на стол. Могут подойти и задать совершенно невинные вопросы, чтобы услышать, с каким акцентом человек отвечает. Все это вежливо, с улыбкой или без нее, однако так, что человек видит: его уважают, и проверки — в его интересах. Конечно, при этом работают и на «дальних подступах», особенно в аэропорту Бен-Гурион, чью многоступенчатую систему безопасности всегда ставят в пример.

Вернувшись после четырехнедельного пребывания, провожу день в Москве. Отвыкнув от безалаберности, с недоумением смотрю на патрули в вестибюлях метро, на лениво глядящих по сторонам полицейских у входа в вокзалы. Ну и что, что вы ходите просто так? Глаз ведь не рентген, что вы увидите в этой массе народа? Да и вообще начинаешь думать, что у нас в России произнесенного или напечатанного слова боятся сильнее, чем взрывчатки.

Сколько «человекочасов» было потрачено в Томске в день эстафеты олимпийского огня, чтобы не дать четырем томичам развернуть плакаты, выражающие их отношение к Олимпиаде в Сочи? Какие силы стягивают к месту проведения мирных шествий и других протестных акций! Какие армады! А сколько усилий и мозгов уходит на то, чтобы разыскать экстремизм то в «Бхагават-Гите», то в дневниках какого-нибудь блогера или выступлении журналиста! Становится ли от этого жизнь россиян безопаснее? Увы, нет и еще раз нет.

И сейчас всколыхнется, встрепенется на несколько дней общество, выслушает дежурные слова о том, что «земля будет гореть под ногами террористов», что на безопасность будут направлены новые миллионы и прочее бла-бла-бла. Отрыдают безутешные родственники погибших, выкарабкаются, надеемся, раненые. И все пойдет, как и раньше.

В конце надо сказать что-то оптимистичное. Новый год ведь завтра.

Оптимистичное — то, что будем жить. А пожелать? Наверное, чтобы мы относились к самим себе, к своей стране и к тем, кто нами правит, так же, как украинцы. Они доказали делом и своей стойкостью, что они — нация.

А мы?

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора