Захар Прилепин: «Литература — место, где отвечают за базар»
На прошедшем в Новосибирске Всероссийском литературном фестивале «Белое пятно» особый интерес вызвал Захар Прилепин, 35-летний прозаик, ставший в течение нескольких лет лауреатом таких престижных литературных премий как «Национальный бестселлер», «Ясная поляна» и «Русский Букер». С автором нашумевших романов «Патологии», «Санькя», «Грех» побеседовал и наш журналист.
— Прилепин сегодня — это тиражи, премии, поездки… Захар, выходит, вы знаете рецепт известного и успешного писателя?
— К известности надо относиться с иронией. Последняя писательская слава была у Анатолия Рыбакова. Его роман «Дети Арбата» купили 80 миллионов семей. Про меня можно сказать так: Захар Прилепин сегодня — в числе тех, скажем, тридцати писателей, чьи книги покупают. За границей, в том числе. Если сложить все, что у меня издано — будет 250 тысяч экземпляров, может быть, уже триста тысяч. Для кого-то это запредельные тиражи. Но в сравнении с любым писателем средней руки советского периода — это все детский лепет. Литература давно не читается массами, это надо понимать.
Что до стратегии какого-никакого успеха… Научить писать нельзя. Я очень уважаю прекрасного писателя Сергея Есина, недавнего ректора Литературного института. Но, право слово, кто у нас сегодня лучшие писатели — разве его выпускники? Я могу назвать только одного, это Михаил Тарковский, но писателем он стал у себя в деревне Бахта на севере К
расноярского края. Знать и любить литературу — вот неотъемлемая часть становления писателя. Но надо бы еще и жизнь прожить, чтоб было о чем писать.
Кроме того, литературная состоятельность, наверное, связана с человеческим поведением автора. Писателю не стоит быть ни подлецом, ни пакостником. Литература — то место, где отвечают за базар.
— Авторский стиль Прилепина — поэзия войны. А ведь другого состояния России вы, по сути, и не видели — перестройка, приватизация, беспредел, Чечня, акции протеста. Предчувствуете ли вы мирное время в обозримом будущем?
— Россия всегда жила от войны до войны, это наше привычное состояние. Но уживаться между собой люди должны все равно — иного выхода у нас нет.
— Видимо, ребрендинг органов внутренних дел затеяли как раз с целью оказать содействие…
— Переименование милиции в полицию — очередное анекдотическое деяние нашей власти. Дядя Степа — полицейский, ну это же просто чушь! Объяснить это решение Дмитрия Медведева я не могу. Но готов запатентовать, запустив в оборот, новое слово. Если на языке народа милиция — «мусарня», то полиция будет — «псарня». А полицейский участок — «лицей». А менты — «пацики». Ну не «фараонами» же их звать. Я — бывший омоновец, так что могу сам над собой и своими коллегами поиздеваться.
— Приятель как-то сказал: «Я не читаю современную литературу, потому что писатель должен обладать уникальным жизненным опытом…»
— Хорошо сказал, правильно все понимает. Да, тиражи упали, писателей не узнают в лицо. Но в России так было всегда. Тираж пушкинского журнала был ограничен пятьюстами экземплярами, максимальный прижизненный тираж есенинского сборника — десять тысяч. Ничего тут страшного нет.
— Заграница нам поможет? Кого сейчас знают на Западе, кроме Улицкой и Прилепина?
— Вопрос присутствия русской литературы за рубежом относится не к культурной сфере, а к политической. Ни для кого не секрет, что США лоббируют получение американскими писателями Нобелевских премий. А Россия в глазах мирового сообщества сейчас — периферийная держава. Если бы наша власть думала об отечественной литературе хотя бы одну минуту в день, она бы поняла, что писателей надо продвигать — в том числе и силовыми методами.
Присуждение Нобелевской премии — причина возникновения огромного интереса к русской литературе, качество которой по-прежнему очень высоко. Я прочел книги ее лауреатов последних лет — это средний уровень крепкого российского писателя. И тот же Алексей Иванов вполне мог бы получить эту самую престижную премию в мире, он достоин ее. Так почему бы российской власти не приложить для этого определенные усилия? Но ей, конечно, все равно.
— Кстати, об усилиях. Как вам удается совмещать статусы успешного писателя и отца троих детей?
— Ну, у Пушкина их было четверо, у Льва Толстого, если не ошибаюсь, вообще двенадцать. Когда у тебя много детей, ты должен много работать, а это неизбежно приведет к тому, что ты станешь много зарабатывать. Писателем становится тот, кто переосмысляет свой жизненный опыт. Согласитесь, в этом деле дети быть помехой никак не могут.
— Следующий вопрос как раз о творчестве. Что-то давно Прилепин не писал прозы…
— Вы правы, вышло подряд несколько книг иного толка — сборники эссе, интервью… Друзья уже спрашивают, когда будут рассказы или роман. Сейчас я заканчиваю работу над новым романом «Черная обезьяна». Мрачноватая вещь получается, прямо скажем. Но, наверное, надо пробовать себя в разном. Идеальный писатель — тот, кому удалось бы сочинить и «Анну Каренину», и «Пятнадцатилетнего капитана», и «Прощай, оружие». Впрочем, пример такого универсализма известен — это Алексей Толстой. Вот будем на него равняться.
— Поговорим о приметах двадцать первого века. Какова роль Интернета в жизни писателя и лично вашей?
— Я живу в деревне, где нет Интернета и сотовой связи, и прекрасно себя чувствую. Я знаю ребят, сидящих в Сети по 12 часов в сутки. Считаю, они просто прожигают свою жизнь, ей Богу. С другой стороны, Интернет — отличная возможность держать власть в тонусе. Имеется в виду трактовка событий. По Первому каналу покажут туфту, а вот в блогах — свидетельства очевидцев. И их тут же перепостят на тысяче других блогов.
— Мудрец сказал: все проходит. И вот смотрите — и социализм, и соцреализм, и его художники-апологеты ушли в прошлое. А кто и когда воспоет капитализм?
— Текст на эту тему написать невозможно. Это будет ложь с первой буквы. Роман об идеальном менеджере? Не смешите меня. Слом эпох десакрализовал слово как таковое. «Дети Арбата», «Пожар» били тараном по СССР. Мы все поломали к чертям — и выяснилось, что так жить тоже нельзя. Стало гораздо противнее, чем было. Я брезгую тем временем, в котором живу, писать о нем неприятно. Какова роль литературы сейчас? Писатели не объясняют, как нужно жить, они не проповедники.
— Но их взгляды на жизнь, их мировоззрение, безусловно, важны…
— Вспомнил одну историю. Сидели мы как-то в кафе втроем: Сергей Шаргунов, Аня Михалкова и я. В шутку предложил Ане написать книгу в жанре беседы на тему «Я и моя семья». Мол, я расскажу про свое детство, она про свое. Такой разговор друзей — типа «Ящика водки» Коха и Свинаренко. Аня не рискнула: у нее слишком много самой разной родни, чтобы говорить о ней слишком откровенно. Я ее понимаю, конечно.
— Разговор за бутылкой неизбежно сводится к попытке ответить на вечные русские вопросы «кто виноват» и «что делать».
— На эти вопросы свой вариант ответа у меня уже есть. Кто виноват — мы сами. Что делать — отдавать себе в этом отчет.
