Виктор Ерофеев: «Литература в России мельчает»
В Красноярске завершился четвертый Всероссийский литературный фестиваль «Книга. Ум. Будущее». Открылся форум творческой встречей с известным прозаиком, литературоведом, телеведущим Виктором Ерофеевым. Виктор Владимирович — автор книг «Русская красавица», «В лабиринте проклятых вопросов», «Жизнь с идиотом», «Страшный суд», «Энциклопедия русской души», «Акимуды» и других. На фестивале Ерофеев представил свой новый сборник рассказов «Тело». С писателем удалось пообщаться корреспонденту vtomske.ru.
***
— Как вы начали писать?
— Это сложный вопрос. Я вырос в семье дипломатов. Отец был послом, личным переводчиком Сталина. Родные были уверены, что я смогу стать кем угодно, только не писателем. И, тем не менее, я им стал. Объяснить это логически невозможно. И дело вовсе не в том, что в свое время я закончил филфак МГУ и аспирантуру ИМЛИ, защитил диссертацию по Достоевскому. Писательство — это страсть, которая прет из тебя. Можно обратить эту страсть в коллекционирование — марок, женщин. Но если ты покоришься страсти к слову, из тебя может получиться писатель.
Писатель похож на старый ламповый радиоприемник. Включаешь его — он хрипит, сипит, но все же что-то немногое слышно. При этом волны идут не от писателя, а сквозь него. К примеру, я написал роман «Русская красавица» от лица молодой девушки. Одна молодая журналистка мне как-то заявила: этого не мог написать мужчина, но это не могла написать и женщина! Но роман появился на свет, сквозь меня прошла какая-то энергия.
Я уезжаю работать за город, на дачу. Еду за 50 километров от Москвы, чтобы услышать это радио. Без этих волн можно написать диссертацию, но не прозу. Надо только быть готовым пропустить все это через себя.
Я не написал ни строчки ради эпатажа. На вышеупомянутую «Русскую красавицу» у нас вышло около 200 рецензий и отзывов, сводящихся к обвинениям в порнографии. После этого я начал сомневаться в себе — несмотря на то, что в Германии, Франции, Голландии книга стала бестселлером. Меня спасла немецкая девушка. На одной из презентаций меня, заклейменного родиной эротомана, юное прелестное созданье спросило: «Почему в вашем тексте так мало секса?» И я понял: одни видят одно, другие — другое. И надо просто наплевать на критику, а писать только то, что ты хочешь, ни под кого не подстраиваться.
— Интересно, какие в детстве любимые книги были у автора «Русской красавицы»?
— Вы знаете, когда я был маленьким, то совсем не любил читать. Мама была в отчаянии. Все сдвинулось в 12 лет, после знакомства с книгами Джека Лондона. Первые серьезные переживания возникли после прочтения «Трех товарищей» Ремарка. И в школьном сочинении на тему «Моя любимая книга» я написал про героев Ремарка, в то время как весь класс настрочил про Павку Корчагина. Родителей тут же вызвали на профилактическую беседу…
Вне всякого сомнения, «Золотой ключик» Алексея Толстого и «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери — великие тексты. Просто замечательные сказки Пушкина. Вообще, литература делится на книги и не книги.
— И кого же в таком случае считать писателем?
— Человек пишущий и писатель — разные люди. Писатель создает собственный мир. Мир его прозы, мир его жизни. Поэтому мы никогда не спутаем Достоевского с Чеховым, Толстого с Горьким, Платонова с Булгаковым. «Поэт издалека заводит речь. Поэта далеко заводит речь» — Цветаева подметила верно. Сейчас у нас уникальных писателей мало: Пелевин, Лимонов, Сорокин... Есть умеющие работать профессионально, но просто писать на тему недостаточно.
Литература — страшное дело. Начиная со средних веков, принято считать, что философия — служанка теологии, а литература — прислужница этики и морали. Но нет, литература — бунтующая стихия, у нее революционная сущность, она идет против всех, включая автора! Она встряхивает читателя, страну, мир. В результате в обществе появляются темы обновления.
К слову, сейчас идет период обмельчания литературы не только в России, но и во всем мире. Кого можно встретить на международном писательском форуме? Там два-три француза, турок, финка, немцев нет вообще. А ведь в пору Серебряного века в одной только России было под сотню блестящих мастеров. Почему сейчас и близко такого нет? У меня ответ один: господь бог решил на время обмелить реку литературы.
При этом снижается количество хороших читателей, в культуре письма происходят мутации. Литература теряет представление о времени, об истории.
— Нам не привыкать жить «в эпоху войн, в эпоху кризисов»…
— К сожалению, количество зла на планете не убавляется. Главный кризис — не финансовый и не политический. Обрушена система общечеловеческих ценностей. К примеру, в России в течение ХХ века это случилось дважды — в 1917 и 1991 годах. И сейчас наша главная беда в том, что мы не можем сформулировать, что такое мораль и, соответственно, что называть кризисом морали.
В 2002 году меня приписали к числу главных отравителей культурного колодца. Тогда я отправил письмо президенту России, в котором говорилось: литература должна быть свободной. Это индивидуальное пространство, это территория сна, и тебе может присниться все, что угодно. И нельзя ни штрафовать, ни сажать в тюрьмы за то, что тебе приснилось. Иначе мы очень быстро превратимся в нелюдей.
Литература не трибуна, а разговор по душам. И запреты художнику творить говорят о невежестве запрещающих. В этом смысле у нас сейчас наступила русская зима. Впрочем, у меня порой складывается ощущение, что торжество возрастающей глупости происходит повсюду — от Америки до Японии. Но более всего меня угнетает то, что русский народ разобщен.
— Есть ли рецепт объединения россиян?
— Единение — очень сложный процесс. Я знаю только один путь к этому — просвещение. Не так давно у меня вышло эссе в журнале «Сноб», где я размышлял, из чего же мы состоим. Мы все — с мешочками. У одного в нем 10 % демократии и 50 % коммунизма, у другого — наоборот. Так случилось потому, что никто не прививал нам совместного обсуждения ценностей. Их просто берут отовсюду — из семьи, из школы, из книг, с улицы, из черт знает откуда еще. И вот мы встречаемся и тремся этими мешочками. Странное, гипнотизирующее зрелище.
В нас культура вечного возвращения к нулю. А у европейцев некоторые базовые ценности уже в крови. Да, среди них есть консерваторы, есть либералы, но они всегда смогут договориться. А в России этого не произошло. И не потому, что мы этого не хотим — нам этого не хотят.
Дело в том, что человек, отстаивающий общечеловеческие ценности, становится сильнее. А власти это невыгодно. Она начинает ощущать себя слабой. Чем мы отличаемся от просвещенной Европы? У нас не государство служит человеку, а наоборот, человек для государства. Наше государство врет, когда говорит, что некоторые ценности вредят Родине. Нет, они мешают грабить, воровать, распространяться коррупции и так далее.
Поэтому и была закрыта телепередача «Апокриф», которую я готовил и вел более десяти лет. «Апокриф» была моей попыткой разобраться с самим собою, попыткой собрать наши разрозненные ценности воедино. Последние четыре года мы дрались за каждый выпуск. Но все же в 2011 году нас убрали из эфира, не дав провести юбилейную, 500-ю программу. Недавно услышал от уборщицы в больнице: «Спасибо за «Апокриф», смотрим его каждую неделю». Вот он, самый настоящий свет погасшей звезды…
Конечно же, диалог между людьми возможен. Всех объединяет любовь — к себе, близким, своей стране, богу. Все остальное — преходяще. Увы, Россия — вечный маятник. К примеру, у нас слабое политическое сознание. Мы в любой момент можем уйти в мракобесие.
— Что может и должен сделать в такой ситуации писатель? Какова вообще его роль в обществе?
— А какова роль ребенка? Писатель никому ничего не должен. У него есть только дар писать. И чем лучше писатель, тем менее он ответственен за свои книги. Не надо путать журналистику и литературу. Сейчас у каждого писателя — своя поляна. Кто-то находит положительное в людях. Другой ищет ответ на вопрос, что в нас самое страшное, и почему мы порой так невыносимы. Но в целом наша литература очень боязливо говорит о внутренних изменениях человека. Она излишне социальна. Писатель — прежде всего тот, кто исследует основы человеческой природы. Недавно перечитал письма Флобера. То, что он пишет о любви — это потрясающе. Подальше от повседневности, поближе к вечности — это верный подход.
А то, что писатель влияет на власть, — это миф. Писатель такой же человек. В нас сидит кроличий испуг перед властью, она же изничтожит за ерунду. Я не могу поговорить с нашим милиционером, просто пообщаться с ним, как человек с человеком. Но с французским полисменом мы беседовали запросто, и оба были адекватны.
Мы можем быть нормальными зрелыми людьми, но почему-то не в своей стране. Я встречался с нашими соотечественниками в США — все нормально работают, никто не пьянствует, не прогуливает, не скандалит. Ни разу не видел, чтобы русские за границей ездили по встречной полосе. Потому что просыпается уважение — к себе и другим. А это вселяет уверенность, что все не так плохо. Я не пессимист, в противном случае уже давно бы жил в Ницце и был бы всем доволен.
