Дети системы
История первая
Мы договорились встретиться в одном из торговых центров. Ко мне подошел высокий парень в хорошей меховой шапке с серьезным, немного настороженным взглядом. В ходе беседы Андрей постепенно смягчался, словно оттаивал.
Жизнь не была к нему ласкова. Мама крепко пила, и ее лишили родительских прав. В семь лет он попал в приют, а оттуда — в детский дом города Асино. В 2012-м окончил девять классов обычной (не коррекционной) школы. При содействии областного Союза выпускников детских домов поступил в один из престижных томских техникумов. Но, не закончив первый курс, ушел.
В техникуме говорят, что Андрей Бунин просто перестал учиться. «Мы его уговаривали не бросать занятия, но он сказал: буду работать. Потом принес справку о трудоустройстве. После этого с разрешения органов опеки мы оформили его отчисление».
Сам Андрей причины ухода объясняет так:
— В моей группе я был один после детского дома. Сразу видно, как к тебе относятся, и как к другим людям. Если я детдомовский, то взрослые, преподаватели не так общаются, не так разговаривают, как со всеми остальными. Я посмотрел, потерпел год и ушел. Мне кажется, преподаватели хотели этого.
С Андреем Буниным меня познакомила председатель Союза выпускников детских домов Галина Сартакова. От работы в рамках гранта «Постинтернатное сопровождение выпускников детдомов» общение Галины Петровны с несколькими ребятами перешло в чисто человеческую поддержку.
— Он парень такой — правильный. Может организовать ребят, сформировать коллектив и им руководить. Стал добиваться порядка в комнате, чистоты. А это не понравилось: «Что ты тут командуешь?». Преподавателям показалось, что он ребят притесняет. Вот и ушел. Хотя идти было некуда. Пожил немного у своей бабушки, потом стал снимать жилье на двоих со своей девушкой.
Андрею весной будет только 18. Но, в отличие от многих «безбашенных» ровесников, он знает, чего хочет:
— Я стремлюсь к хорошей жизни. Стараюсь не связываться с компаниями, выбирать людей. У меня среди друзей много таких, кому под тридцать. Они семейные, с детьми, все работают. Я сам хочу хорошую семью.
О том, как складывается жизнь у одноклассников, Андрей не знает.
— Я с ними не общаюсь. Когда жил в детдоме и был в компании, много плохого было. Не хочу вспоминать. Я сейчас новой жизнью живу.
Сегодня Андрей работает пекарем (Галина Сартакова попросила свою дочь, владелицу пекарни, взять его к себе). После работы спешит на водительские курсы, где учится за свой счет.
Видно, что молодой человек хочет поставить под прошлым черту. Он даже внешне старается походить на людей из круга, к которому стремится, а не на типичных «пареньков с района».
Редакционное задание было таким: выяснить, как устраиваются на работу выпускники детдомов — в 2012-м году их в области было 70, какие сложности они при этом испытывают.
В последние месяцы я много читаю о сиротстве. Среди моих друзей в «Фейсбуке» появились режиссер фильма «Блеф, или С Новым годом!» Ольга Синяева, автор книги «Соленое детство», бывший детдомовец Александр Гезалов.
Теперь я понимаю, что развитию ребенка, который младенцем попал в сиротское учреждение, наносится огромный ущерб. Что все «казенные» дети из-за того, что не удовлетворяются их основные психические потребности, находятся в состоянии депривации. Что отсутствие рядом с ребенком значимого взрослого — будь то мама, папа, бабушка или некровный родитель — приводит к тяжелым последствиям, с которыми трудно справиться. Выросшие в закрытой системе, после выхода из нее бывшие воспитанники детдомов оказываются в положении космонавтов на другой планете, которых встречает чужой непонятный мир.
История вторая
Узнав все это, с бОльшим пониманием слушаю социального педагога и мастера другого техникума о том, какие тяжелые к ним приезжают подростки из детдомов Тогура, Чердат, Уртама... Получив разрешение завуча, в субботу иду в общежитие, чтобы познакомиться там с первокурсниками-детдомовцами. Их здесь около тридцати.
Воспитатель Наталья Петровна за семь лет работы особенности этих подростков изучила хорошо:
— Ребята «колючие», неласковые. У них неадекватная реакция на обычные вопросы, на нормальное отношение. Всегда ждут подвоха, непредсказуемые. Мальчишки не умеют ухаживать за собой: ни в комнате убрать, ни вещи свои вовремя сменить и постирать. Даже постель сменить надо уговаривать. Сами ходят грязные и не ценят ничего, что мы для них делаем. У нас технички каждый месяц меняются, не выдерживают за ними туалеты убирать. Не понимаю, что происходит? Из семилуженского детского дома раньше дети приезжали приученные к труду: чистоту у себя сами наводили. А сейчас и оттуда такие же. Таких потребителей, тунеядцев растим, что просто ужас! Они и учиться неспособны. С книгой в руках одного увидела — так удивилась! Некоторые на занятия не ходят, спят до обеда. Что они будут делать, когда вырастут? Нас грабить?
На вопрос, жалко ли ей детдомовцев, Наталья Петровна отвечает: «Конечно. Они обделены вообще всем, у них неправильные представления обо всем на свете».
Воспитатель проводит меня в комнату мальчишек. Как ее описать? Самое подходящее слово — «убогость». Стены давно просят ремонта, на полу старая дорожка, на незаправленных кроватях (покрывала в сентябре выдавали каждому) — несвежее постельное белье. Шкаф для одежды, в углу стол, на котором ничего нет, и единственный на комнату стул. Больше ничего.
Сидя на кроватях, трое ребят и пришедшая с другого этажа девочка лениво играют в карты.
В начавшемся разговоре активней других участвует Иван. «Учусь на сварщика, а вообще я хотел идти на повара. Но меня летом в лагерь отправили, и пока я в нем был, там прием уже закончился. Сварщик — профессия тоже хорошая, но потом все рано хочу на повара поступить».
У Вани блестят глаза живая речь. Его соседи по комнате, ребята из коррекционной школы, больше отмалчиваются. В отличие от Вани, который имеет право постигать технически сложную специальность, выбор профессий для них очень ограничен. Их учат на штукатуров-маляров. Именно «учат», потому что это не их выбор, не их желание.
Когда я предлагаю попить чай с принесенным мною печеньем, оказывается, что, кроме ребячьих кружек, в комнате нет никакой посуды. За кипятком все ходят в комнату дежурного воспитателя.
Дело даже не в том, что кто-то не выделил денег, чтобы приобрести полочки или, допустим, светильники-бра. Вспомните комнаты студенческих общежитий. После заселения их обитатели начинают обустраиваться: что-то просить, что-то приобретать, находить. Стремятся, чтобы было удобно жить. Здесь же — полное равнодушие, апатия. Порождены они многолетней привычкой к тому, что тебе все «положено», за тебя все решают другие.
Куда пойти и чем заняться в свободное время, они не знают. Да и денег для этого нет: 800 рублей стипендии уходят на болтовню по мобильному, необходимые мелочи, на сигареты, чуть-чуть остается на вкусненькое к чаю. Город для них чужой. Он этих мальчишек отвергает.
У них, оставшихся без попечения родителей, большие льготы. С чисто материальной стороны государство дает им гораздо больше, чем ребенку, растущему с малообеспеченной мамой. «В детдоме было хорошо! — мечтательно зажмуриваясь, вспоминает Ваня. — В деревне ни у кого денег нет, у многих родители пьют. А тут все есть. Спонсоры приезжали. Малыши им концерт, а они подарки подарят».
Благодаря желанию «одарить сироток» через руки ребят в детдомах проходят и дорогие телефоны, и даже планшетники. А что дальше? Что будет, когда закончится контроль, исчезнут спонсоры, а рядом не будет никого, кто вел бы по жизни и поддерживал?
Сирота сироте рознь. Тот, кто вырос в семье опекуна, и изо дня в день осваивал ниточки социальных связей, без проблем пойдет и в центр занятости, и подавать документы в вуз (тут ему и льготы в помощь). А тот, кто как клеймо несет на себе определение — «детдомовец»?
История третья
— Когда я вышел из детского дома, толком не понимал, куда вышел, куда иду. Жил в мире грез, — рассказывает 39-летний художник томич Андрей Фадеев. — Не знаешь законов. Вокруг все говорят на разных языках, а ты просто не понимаешь, о чем. Тебя как человека никто не видит. Ты извержен из системы. У меня было так: мой мир — это мертвый мир. В нем нет подруг, нет друзей и родных. Были люди, которые имели сострадание и оказывали содействие. Но я им не доверял. В своих бедах винил только себя: бросил 20-й лицей, возомнив себя большим художником, с тех пор и пошло.
Чего только не пережил Андрей за 22 года взрослой жизни! Жил в подъездах, бомжевал. Побывал в христианских реабцентрах и библейской школе. Женился на хорошей девушке. Разочаровался в церкви, членом которой был, и совершил преступление. Тюрьма. Развод с женой. Туберкулез. «Когда я вышел, моим домом были тубдиспансер и больница в Тимирязево». А потом инвалидность с меня сняли, и я этого дома лишился. Прописки нет — значит, на работу не устроишься. Месяцами голодал. Иногда ел только раз в день где-нибудь в гостях для того, чтобы собрать деньги на покупку телефона, а потом — ноутбука: « Я —человек цивилизованный и не хочу быть вне этой жизни. А некоторые считают, что это роскошь».
Пришло время, когда Андрей Фадеев окончательно отчаялся: «Когда ты живешь только для выживания, постоянно на тросике нужды, силы бывают на исходе».
Перелом к лучшему произошел, как это бывает, вдруг. В прошлом году помогал с переездом одной знакомой, и она разрешила бездомному переночевать в ее квартире. Там увидел картины на дереве, выполненные в необычной технике, и инструмент, которым они создаются. Знакомая свела его с живущим в Академгородке изобретателем прибора «Огненная кисть» Владимиром Семеновым. В первую же встречу, поняв, что гостю идти некуда, пожилой мудрый Владимир Ильич предложил поселиться в его доме на время освоения новой профессии. Увидев стремительный рост ученика, повел его к людям, которые могли дать работу.
Сейчас Андрей Юрьевич Фадеев — руководитель студии «Огненная кисть». Он и его ученики — участники областной выставки-конкурса «Осенний вернисаж» и межрегионального фестиваля инновационных технологий. Жилья по-прежнему нет, но есть проекты, начатые совместно с Семеновым, контакты с прессой.
Познакомившись с Фадеевым, я рассказала ему о том, какая работа ведется по продвижению фильма «Блеф, или С новым годом!», дала ссылку на сайт и группу в «Фейсбуке». Поздним вечером он стал смотреть фильм в одиночестве в своем временном жилье. Едва дождавшись утра, позвонил мне и говорил, говорил… Фильм всколыхнул воспоминания детства — жестокость, несправедливость, издевательства. Но, самое главное, перевернул его представление о самом себе:
— Я всю жизнь думал, что это я такой плохой. А, оказывается, это система нас такими делала.
Дети должны жить в семье, а не в учреждениях. Автор фильма Ольга Синяева везде, где можно, говорит: «Мы … решаем эти проблемы уже после того, как дети попали в беду и оказались в детском доме, в доме ребенка. А надо бороться раньше, до этого, чтобы дети просто элементарно туда не попадали. Соответственно, важно помогать и кризисным семьям, потому что очень много людей в нашей стране, которые практически находятся на грани нищеты».
У нас в Томске появились островки, где занимаются реальной помощью молодым женщинам и их детям. Это и благотворительный фонд «Право на детство» с его программами «Маленькая мама», «Открытый дом», и кризисный центр для женщин на Говорова, 76, начавший в январе проект по профилактике вторичного сиротства. Чуть-чуть, понемногу начинает меняться отношение к бедствующим семьям официальных структур.
Ну и, конечно, нужна поддержка приемных родителей, опекунов не только материальная (она есть), но и консультативная. Чтобы не боялись брать в семью не только малышей, но и школьников, и подростков. Три-пять лет в семье не изменят юного человека кардинально, но он хотя бы не будет «инопланетянином». А успешное или неуспешное трудоустройство сирот — это уже следствие.
P.S. Названия учебных заведений, в которых получают профессию выпускники детских домов, в статье не приводятся намеренно. Дело не в том, чтобы их упрекнуть или «пристыдить», а в анализе явления.
