Эхо войны: из училища — в снайперы (фото)
«Что надо, иди у Шустрого спроси…». Так по-дружески называли юркого и бойкого Бориса Шумайлова в молодости. Сейчас этот шустрый парень уже пожилой мужчина, который в марте отметил свое 90-летие. За свою жизнь он прошел многое, в том числе Великую Отечественную войну. Борис Степанович участвовал в военных действиях 1943-1944 годов и помнит те события до сих пор, словно это было вчера...
— В школе я закончил только шесть классов, — рассказывает ветеран, — потом поступил в ремесленное училище на механика радиотранспортных узлов, закончил его и получил направление на работу в Новосибирск. Шел 1942 год...
Вместо того, чтобы паковать чемоданы и ехать в соседний город, 18-летний Борис с повесткой в руках явился в военкомат. Так и началась его военная жизнь.
— Нас отправили учиться в Асиновскую снайперскую школу, а через десять месяцев все училище уехало на фронт, — вспоминает Борис Степанович.
Все училище — это около трех тысяч молодых парней. 15 декабря 1943 года Борис Шумайлов отправился на фронт в Белоруссию, в Витебскую область. Поскольку офицеров на фронте не хватало, их места в большинстве заняли выпускники снайперской школы. В том числе и молодой Борис. С октября 1943 года он участвовал в мелких стычках с немцами.
По его рассказам, жили все солдаты и офицеры в окопах. Выкапывали небольшие ямки, дно укрывали ветками и спали в сырой и влажной земле. Первое серьезное ранение офицер получил 26 декабря. В бою ему распороло щеку и контузило.
— Один день я отлежался в санитарной роте, — вспоминает ветеран, — а на утро мне снова дали взвод солдат и отправили на другой участок фронта. А что рана? На мне тогда все как на собаке заживало.
Несколько дней спустя взвод получил приказ — наступать на деревню, которую захватили немцы. Этот день едва не стал роковым для 18-летнего парня. Морозная ночь с 31 декабря на 1 января, взвод во главе с Борисом Шумайловым тихо крадется к деревне. Остановившись на опушке леса, военные разделились и решили окружать населенный пункт с двух сторон. Но подойти ближе они не успели.
— Тут как начали из пулемета строчить! — рассказывает фронтовик. — Мы все упали на землю, лежим — голову не поднять, страшно. А потом немцы запустили ракету — и на миг стало светло. Я глянул — а немцы прямо на нас идут, только крикнуть успел: «Взвод, открыть огонь!».
Сам открыть огонь Борис Степанович не успел. Один момент — и ноги подкосились, парень резко упал в снег.
— Вот смотри, — показывает он лодыжки обеих ног. Они все в длинных шрамах. — У меня было три ранения. Два сквозных в обе ноги и одно слепое в левое бедро.
Борис Степанович вспоминает, что первая мысль, которая пришла ему в голову, — ноги оторвало.
— Потом оглянулся, смотрю: рядом лежат. Ну я и успокоился, — улыбаясь, говорит ветеран.
Молодой парень развернулся и пополз назад к своим. Подобрали его три солдата, у которых не было с собой ни плаща-палатки, ни волокухи. Поэтому они взяли раненного Бориса за руки и потащили. Пройдя так половину пути, они остановились со словами: «Сейчас другим солдатам скажем, и за тобой придут, а нам на передовую надо». Так пролежал юный герой двое суток. Без воды, еды и перевязки он медленно полз все глубже в лес.
Первые дни нового года, в голове туман, вокруг — лес, полный немцев. Не дай бог заметит неприятель — смерть или плен, и неизвестно, что хуже. Но Борису повезло, его подобрали свои и отнесли в санитарную роту.
— Мимо старшина пробегает, а я кричу ему: «Дай выпить!» — смеется ветеран. — А я тогда не пил вообще. Меня всегда отправляли водку получать, потому что мне ни грамма не надо было. У старшины выпить не было. Вместо этого принесли мне полбулки мерзлого черного хлеба и кружку чая. Так вот вкуснее хлеба я в жизни не ел!
Уже в санитарном батальоне молодой парень оказался на операционном столе. Слова хирурга прозвучали как приговор — ампутировать. Однако после операции Борис проснулся в палатке с обеими ногами.
— Десять суток я был как нормальный человек, а потом в Смоленском госпитале у меня поднялась температура и держалась два месяца около 39, — говорит ветеран.
В конце мая 1944 года, получив вторую группу инвалидности, 19-летний Борис на костылях приехал в родной Томск. Пустой город, одинокие улицы, и никого в доме. Мать арестована, сестра круглосуточно на работе.
— Мою маму неправильно осудили, уже потом она получила справку о невиновности, — говорит ветеран. — Вот сестренку я мало видел, она на манометровом заводе работала почти круглосуточно. Война ведь шла.
Отца, гордость семьи, сын уже никогда не увидит. В 1940 году он ушел на войну, а через два года погиб. По словам ветерана, отряд отца попал в окружение и, чтобы не сдаваться, отец застрелил своего родного брата, а после выстрелил себе в висок. Отец часто писал письма с фронта. В семье Бориса Степановича их накопилось более 20, сейчас все они переданы в музей. Особенно запомнилось сыну письмо отца к нему.
— Когда я учился в ремесленном училище, нам принесли схему миноискателя. Сказали, что будем учиться делать специальные устройства, чтобы искать мины. Так вот я об этом отцу написал. И через некоторое время получил ответ. Он написал мне, что я — знатный тыловик, сказал, чтобы осваивал это дело, оно полезное и нужное. Отец мой закончил четыре класса церковно-приходской школы, у него почерк был исключительный — каллиграфический. А вот мама — только два класса и писала как курица лапой, — с улыбкой вспоминает Борис Степанович.
И радист, и писатель
Сейчас Борису Степановичу уже 90 лет. За эти годы не стало матери, жены, многих друзей... Сейчас ветеран живет вместе с дочерью и ее мужем в Томске. В его комнате хранится множество книг, фотоальбомов и памятных сувениров, на стенах висят подарки от руководителей и портреты самого ветерана разных возрастов. Большую часть времени Борис Степанович проводит дома, говорит: «ноги не ходят». И правда, каждое движение дается ему с трудом, но он не жалуется.
— Вообще, я хорошую жизнь прожил. Мне есть, что вспомнить и рассказать, я всем доволен, — улыбается он.
Рассказал Борис Степанович и о послевоенных событиях.
— Чем я только не занимался: и сапожником работал, и кочегаром бывало вахту нес по 18 часов, а в 1949 году поступил на курсы радистов и связал свою жизнь с этой профессией.
Карьера Шумайлова началась и закончилась в Каргаске, где он прожил более 30 лет. Там он обзавелся семьей и детьми, хозяйством. Работал Борис Степанович в «Томской судоходной компании» радистом на пристани.
— Расскажу тебе одну веселую историю, — смеется ветеран. — Когда в Каргасок приехал, жил на квартире, у меня соседка была баба Нюра. Как-то она спрашивает меня: «Степаныч, а как ты там работаешь?». Ну я пошутить решил и говорю: «У нас специальный аппарат стоит, мы туда бумажки сложим, а как много накопится, кнопку нажмем, и бумажки улетают». Ну, пошутил над ней и забыл. Как-то утром я пару сеансов отработал, вышел, смотрю: тетя Нюра стоит, на антенны смотрит. Я говорю: «Что ты делаешь?». Она мне: «Да вот уже целый час стою — ни одной бумажки не было».
В городе, признается Борис Степанович, жить не так весело. Однако и здесь он не сидит без дела. Ветеран любит фотографировать, в доказательство чему он показал больше 20 альбомов с разными снимками. Помимо этого, на досуге Борис Степанович пишет рассказы. Аккуратной стопкой на полке стоит более 70 произведений. Правда, читать их в силу скромности ветеран не дает. Но не исключает, что в скором времени его рассказы станут музейным достоянием и окажутся рядом с его фронтовыми письмами.
Борис Степанович согласился не только рассказать о войне, но и разрешил нам опубликовать несколько писем своего отца.
От 2 мая 1942 года:
«Миленькая Оленька, меня только одно беспокоит, что ты подрываешь свое здоровье, говоришь, что худеешь. На днях видел впервые за долгую разлуку тебя во сне, причем так ясно, четко, близко, что, проснувшись, улыбался: было очень приятно и радостно. День в работе прошел незаметно, несмотря на концерт наших артиллеристов, минометчиков, пулеметчиков и «Катюш». Я довольствуюсь с котла, как и все. На что мне нужны деньги? Все, что остается за вычетов удержаний, буду пересылать тебе. Да, Оленька, я буду беспокоиться за нашу материальную сторону и буду беспокоиться, пока жив. Пусть знают об этом Борис и Светлана, и тебя прошу воспитывать их в духе беспокойства за существование, за материальную сторону. Итак, милая и дорогая мне Оленька, не волнуйся, не расстраивайся, живи спокойно, заботься о ребятах, они ведь уже взрослые, не распускай их, но балуй».
От 30 марта 1942 года:
«Сегодня у меня необычный, радостный, особенный, даже счастливый день… Сегодня я получил пять писем… Дорогая моя Оленька, здоровье свое побереги, успокойся, возьми себя в руки и не расстраивайся… Я очень рад, что материально ты не нуждаешься, заботишься по-матерински о ребятах, ведешь хозяйство, работаешь… Как получишь переводы, поделись с Евдокией… Я рад, что ты помогла Лидии в день похорон Ивана… Спасибо тебе за твои ласковые, теплые и нежные слова ко мне, я их не забуду никогда… Я говорил тебе при прощании, что, если мы с тобой счастливы, то я вернусь. И вот после этого я говорю, что мы с тобой счастливы. Счастье или чудо спасло меня от верной смерти и пока спасает до сегодня. Значит, мы с тобой счастливы…»
