Елена Турутина: «Женщины не должны терпеть домашнее насилие»

Дом — это место, где человеку всегда хорошо, где любят и ждут, где можно отдохнуть и телом, и душой. Именно так должно быть, но реальность, увы, часто не соответствует нашим представлениям. В словосочетании «домашнее насилие» связаны воедино понятия, связывать которые не хочется категорически. Но стоит ли отрицать очевидное и, как страус, прятать голову в песок? О том, насколько остра эта проблема для нашего города, и о том, что можно сделать, чтобы разорвать порочный круг насилия и долготерпения, мы говорили с руководителем отдела помощи женщинам, оказавшимся в кризисной ситуации, муниципального автономного учреждения «Центр профилактики и социальной адаптации «Семья» Еленой Турутиной.

***

— Елена Сергеевна, Кризисному центру для женщин, как обычно называют ваш отдел, в эти дни исполняется пять лет. Как все начиналось?

— Начиналось все с общественной деятельности горстки энтузиастов, которые входили в Координационный совет женщин при мэре Томска. Тема домашнего насилия не могла остаться в стороне от нашего внимания, и проведенное в 2008 году социологическое исследование подтвердило: проблема в Томске существует, хотя многие этого признавать не хотели. Оно показало, что почти каждая вторая женщина (точнее, таких 42,7 %) хотя бы раз подвергалась физическому насилию, а многие подвергаются ему систематически. С психологическим и экономическим насилием и вовсе сталкивалось более половины опрошенных.

Вооруженные такими фактами, мы вышли к городской власти с предложением создать Кризисный центр, и нас услышали. Я тогда была доцентом ТГПУ, но из вуза пришлось уйти, потому что все силы, вся энергия были сконцентрированы здесь. Все пришлось начинать с нуля, да и сегодня не существует ни закона, на который можно было бы опираться в работе, ни каких-то стандартов и регламентов. И, конечно, нужно было искать специалистов и погружать их в тему. За пять лет работы к нам обратилось более 1 700 женщин, переживших домашнее насилие и попавших в трудную жизненную ситуацию. И в большинстве случаев это женщины с детьми.

— На какую помощь они могут рассчитывать, обратившись к вам?

— В нашем центре оказывается комплекс услуг, потому что в подобных ситуациях нужно работать только комплексно, привлекая к решению проблемы разных специалистов. У нас в штате три психолога, один юрист, два специалиста по социальной работе, которые могут оказать женщине помощь в трудоустройстве и получении мер социальной поддержки, если нужно — в переводе детей в другое образовательное учреждение и их прикреплении к медицинским учреждениям.

Наша задача-максимум — обеспечить женщину необходимым психологическим и социальным ресурсом, чтобы она могла начать новую жизнь. Но, к сожалению, не всегда сама женщина к этому готова. Бывает, она приходит к нам и второй, и третий раз, и только с четвертого у нее все получается. И нередко такие женщины впоследствии становятся волонтерами, начинают помогать другим оказавшимся в подобной ситуации. Но если мы с самого начала встретим ее плохо, если она почувствует какую-то неискренность, она больше не придет. Так что от нас зависит очень многое.

— Пять лет работы позволяют увидеть какую-то динамику — растет число подобных случаев или, напротив, снижается?

— Данные УМВД по Томской области говорят о том, что число преступлений в отношении женщин растет. Значительно больше стало регистрироваться и преступлений в отношении детей, совершаемых их родственниками.

— Может быть, проблема стала более видимой, вышла на поверхность?

— Да, возможно. Но главное, что она существует и никуда не исчезнет, пока не будет создана система поддержки жертв и наказания преступников.

— Женщин, которые подвергаются реальной опасности, нужно где-то поселить. Как решается этот вопрос?

— Наша гордость и радость — социальный приют на девять мест. Заполнен он бывает неравномерно — иногда женщин приходится укладывать даже на полу, потому что мест не хватает, а сейчас, например, приют наполовину пуст. Летом и весной обращений к нам вообще традиционно меньше — проблема носит отчасти сезонный характер.

— Наверное, летом и весной жизнь кажется светлее?

— Да, положительных эмоций больше, плюс дачи, на которых женщины проводят значительную часть времени.

— Насколько я знаю, вы единственное подобное учреждение в Томской области. Могут ли к вам обращаться, хотя бы в самых крайних случаях, жительницы других муниципальных образований?

— Таких случаев очень много, хотя формально мы работать с такими женщинами не имеем права. Поэтому просим, чтобы они предоставили направление от органов опеки, от какого-то медицинского или образовательного учреждения, где учится ребенок — чтобы у нас было хоть какое-то обоснование. Но женщины, попавшие в трудную жизненную ситуацию, зачастую вообще не имеют прописки. В результате страдают не только они сами, но и их дети.

— То есть основной ваш контингент — женщины из тех слоев общества, которые принято называть неблагополучными.

— Нет, это не так — просто у таких женщин больше чисто бытовых проблем. Но сама по себе проблема домашнего насилия находится вне социального статуса и возраста. Обращаются к нам и женщины, которых можно назвать высокостатусными. Это происходит нечасто, и, конечно, они стараются, чтобы их обращение осталось анонимным — специфика проблемы в том, что говорить о ней считается стыдным. Женщины, не имеющие работы, прописки, испытывающие трудности с жильем, к нам как раз обращаются реже, чем нужно бы, поскольку проблема домашнего насилия зачастую просто становится одной из множества переживаемых ими проблем.

— Может быть, они просто не всегда знают о вашем существовании и не верят, что им смогут, а главное, захотят помогать?

— Именно поэтому мы стараемся говорить о себе больше, насколько это возможно — не ради рекламы, поскольку все наши услуги для женщин бесплатны, а чтобы о нас узнало как можно больше людей. Само наличие в городе такого Кризисного центра, где женщину поддержат и поймут, очень важный момент, первый шаг к решению проблемы. Что касается веры — да, многие действительно не верят, что им помогут, особенно если уже есть негативный опыт обращения в правоохранительные органы.

Наше социологическое исследование 2008 года выявило крайне низкий уровень доверия к сотрудникам полиции, многие из которых действительно нечувствительны к этой проблеме. Поэтому мы сразу начали выстраивать взаимодействие с правоохранителями — приглашали к себе, сами приходили, вместе выступали на встречах, которые провели в каждом районе. Часто приходится слышать от полицейских, что принимать заявление нет никакого смысла, поскольку в конце концов женщина все равно его заберет. В этом случае мы объясняем, что такое психология жертвы, и почему к таким людям нужно быть особенно внимательными. После того, как женщина обратится к нам, мы тоже зачастую направляем ее в полицию написать заявление. Но от нас она идет туда, уже чувствуя какую-то опору, тем более что мы и сами взаимодействуем с полицией по каждому подобному случаю. Поэтому сейчас сотрудники правоохранительных органов уже начали к нам прислушиваться.

— О психологии жертвы мы еще поговорим. А пока — об отсутствии закона, на который вы могли бы опираться в своей работе. Что это должен быть за закон?

— Самое интересное, что законопроект разработан, и нам даже посчастливилось принимать участие в его подготовке. Это была очень интересная работа, в результате которой появился проект закона «О профилактике семейно-бытового насилия», предполагающий создание эффективной системы защиты пострадавших и наказания обидчиков. Главный его плюс — он вводит в оборот само понятие домашнего насилия (сейчас в нашем законодательстве такого понятия просто нет) и определяет виды такого насилия и круг лиц, которые могут становиться его объектами (а это могут быть не только женщины, но и мужчины). Это очень важно — пока понятие домашнего насилия в законодательстве отсутствует, самого явления тоже словно бы не существует.

Важно и то, что закон вводит понятие охранного ордера, который выдается жертве домашнего насилия и запрещает лицу, совершившему насилие, к ней приближаться. В идеале процедура выдачи охранного ордера быстрая и несложная. Если преступник это предписание нарушает, следует сначала административная, а затем и уголовная ответственность.

— Это то, с чем мы знакомы благодаря западному кинематографу.

— Да, на Западе это применяется уже давно. В нашей же сегодняшней системе все иначе — у нас из дома уходит не преступник, а его жертва. Женщина убегает, прячется, причем убегает порой из собственного дома, в котором прописана и живет, где прописаны ее дети. А насильник остается, более того, он преследует женщину, домогается ее, и никто ничего не может с этим сделать.

Огромное значение закона состоит и в том, что он выводит статьи, связанные с домашним насилием, из сферы частного обвинения в сферу обвинения публичного. Сегодня женщина сама должна написать заявление, доказать, что насилие было совершено. То есть, по сути, выступить в роли обвинителя. Но представьте себе, что речь идет о жертве многолетнего домашнего насилия! Она сломлена, подавлена, угнетена, она находится совершенно не в том состоянии, чтобы запустить всю эту машину и собрать какие-то доказательства. Принятие закона позволило бы любой организации, в том числе и нашей, и любому человеку, например, родственнику жертвы, написать за нее заявление в полицию. Это совсем другой подход. И дело будет возбуждаться не в суде, а самими полицейскими. Пока же у нас процветает безнаказанность — мужчина знает, что его максимум заберут в полицию на пару часов. И вернется он домой в еще более озлобленном состоянии.

— И какова судьба этого законопроекта?

— У него было много противников, говоривших о том, что семья — очень тонкая материя, и вмешиваться в семейные дела нужно крайне осторожно, поэтому принят он до сих пор не был. Сейчас законопроект готовится к первому чтению, но когда оно состоится, я сказать не могу. Есть пессимисты, которые не верят в его принятие, поскольку таких попыток было уже несколько. Но я все-таки отношусь к категории оптимистов — надеюсь, что это когда-нибудь случится, и хочу, чтобы это случилось поскорее, поскольку инструментов защиты женщин и детей у нас катастрофически мало. Все, что нам удается сделать, делается на пределе сил и возможностей, на личном энтузиазме и личных связях. И ладно бы, если бы это было просто трудно — главное, что это неправильно и ведет не к решению, а к углублению проблемы.

— Сознание безнаказанности всегда провоцирует новые «подвиги».

— Именно провоцирует. Хотя очень часто приходится слышать, что насилие по отношению к ней провоцирует сама женщина. Бороться с этим стереотипом очень сложно — даже сотрудники правоохранительных органов порой считают, что женщины виноваты сами. Такая позиция общества тоже играет огромную негативную роль. Что бы женщина ни сказала, что бы она ни надела — никто не имеет права ее бить или насиловать.

— Странно, что такие вещи приходится объяснять. И, наверное, в результате общественного давления в это «сама виновата» начинает верить и сама жертва.

— Да, бывает и так. Это чувство вины ей внушает и сам насильник. Женщина, живущая в состоянии постоянного контроля, постоянной власти над собой, ломается и начинает верить, что все произошло из-за того, что она приготовила плохой обед или плохо погладила рубашку.

— Наверняка существует и определенная психологическая предрасположенность к такой роли. Известно ведь, что насильник чувствует, кто может стать его потенциальной жертвой, а кто нет.

— Конечно, чувствует. Это паззл, части которого идеально подходят друг к другу. И формируется такая предрасположенность в детстве. Кто такая жертва домашнего насилия? Как правило, это девочка, которая видела сцены насилия в своей семье. Примерно в 80 % случаев это так. А возможно, и сам ребенок был объектом насилия — по крайней мере, насилия психологического. Причем унижения и оскорбления исходили от родного человека, который вроде бы ребенка любит и которого ребенок любит сам. Любовь и боль в сознании ребенка соединяются воедино, и когда уже повзрослевшая женщина формирует свои отношения с мужчиной, для нее это слияние кажется нормальным — ведь так было и в ее семье.

Так продолжается, пока дело не доходит до каких-то опасных для жизни моментов. И тогда женщина приходит к нам. Как правило, это уже зрелая женщина, имеющая за плечами определенный багаж семейной жизни, опыт, с которым она в конце концов становится не согласна. Но даже в этом случае ее решение уйти от мужа-насильника далеко не всегда является окончательным. Многие возвращаются, потому что так жить удобнее, привычнее, потому что не знают, как быть самостоятельными.

— Наверняка еще и потому, что элементарно жалеют своих непутевых мужей. И это тоже очень щекотливая ситуация — с одной стороны, способность жалеть другого прекрасна и благородна, с другой, опасна для жизни.

— Конечно, жалеют! Это же человек, которого она когда-то полюбила, ее муж, отец ее детей. Тем более что любовь-жалость — это наше ментальное, этническое. Но чем дольше женщина терпит, тем хуже и опаснее для нее и ее детей. Летом этого года произошел трагический случай — одна из обращавшихся к нам женщин вернулась к мужу-насильнику и спустя некоторое время была им убита.

— Чудовищно.

— Опасно и психологическое насилие — оно чревато низкой самооценкой, проблемами со здоровьем, суицидальным поведением, различными формами зависимости.

— Думаю, непросто работать, зная, что большинство «подопечных» в конце концов вернется в семью, где их бьют и унижают.

— Мы понимаем, по каким причинам это происходит, поэтому для нас так важно оказать женщинам максимальную поддержку. А дальше, если семья замотивирована на сохранение отношений, и мы знаем, что женщина все равно туда вернется, пытаемся работать с автором насилия. Но это можно сделать, если он сам хочет изменить свое поведение. Но, к сожалению, такие случаи пока единичны.

С людьми, которые уже имеют образцы насильственного поведения, нужно работать очень серьезно. И, конечно, меняться должна и сама женщина. Мы используем разные формы психологической помощи — от индивидуальных консультаций до групповых занятий, которые помогают женщине стать новой личностью. Только тогда у нее все получится: как показывает практика, когда меняется один член семьи, меняется и вся семья. Поэтому психологическая составляющая нашей работы очень важна. Но это очень долгая работа — порой для этого нужны годы.

— А как обычно реагируют мужчины на предложение поработать с ними? И как вообще происходит ваше с ними общение?

— Чаще всего оно начинается с того, что женщина заселяется в наш социальный приют, а мужчина начинает ее искать и в конце концов звонит или приходит к нам. Естественно, в большинстве своем они ведут себя агрессивно, потому что думают, что мы прячем их жен, удерживаем в приюте чуть ли не насильно, не даем ему видеть своих детей. А он так их любит! И жену свою любит, а все остальное — их личное дело. Мы объясняем — насильно никого не держим, но правила наши таковы: пока женщина живет у нас, в целях безопасности она общаться с вами не должна. Дети в это время находятся с мамой, которая и несет за них ответственность. Но если вы хотите получить психологическую помощь, которая поможет вам справиться с вашей проблемой, мы будем рады оказать ее вам.

Если бы мне пять лет назад сказали, что мы будем помогать авторам насилия, я бы сама удивилась. Но в 2012 году, оказавшись на конференции в Санкт-Петербурге, я познакомилась с представителями организации «Мужчины 21 века», впервые услышала от них о методике консультирования авторов домашнего насилия и решила, что эту методику стоит освоить и нам. Сделать это было непросто, но в итоге нам все-таки удалось включить обучение мужчин-психологов в очередной грант.

— А почему именно мужчин-психологов? Это принципиально?

— Помощь мужчинам от мужчин оказывается гораздо более эффективной. Кстати, на Западе получение психологической помощи в подобных случаях может стать альтернативой наказанию преступника. Нам удалось подобрать команду таких психологов, пригласить к себе специалистов, провести обучение. И до сих пор такая помощь была бесплатной. Но, к сожалению, в конце сентября грант закончился, и пока непонятно, как эта проблема будет решаться в дальнейшем. Скорее всего, мужчинам придется платить. И, конечно, пойдут на это единицы.

Нужно искать какой-то выход, потому что обращений к нам очень много, как и случаев насилия в отношении детей. Конечно, далеко не все мужчины готовы получить помощь и сейчас — даже если поначалу и клянутся, что пойдут к психологу, со временем эта готовность тает. И все-таки я верю, что мы не зря освоили эту методику — когда-нибудь она еще получит полноценное развитие. Не входила поначалу в наши планы и работа с детьми. Но мы быстро поняли, что в орбиту насилия вовлечены все члены семьи, в том числе, конечно же, и дети. Поэтому сейчас проводим с ребятишками индивидуальные и групповые занятия. Очень важно, чтобы полученный ребенком негативный опыт был своевременно переработан и никаким образом не повлиял на формирование его личности в дальнейшем. У нас есть детский психолог, есть специальная комната для занятий с ребятишками. Пытаемся создавать необходимую инфраструктуру и работать даже в условиях отсутствия закона.

— Еще один крайне деликатный вопрос — вы упомянули, что объектами домашнего насилия могут быть и мужчины. Конечно, женщины вполне способны вести себя агрессивно и пускать в ход кулаки. Но неужели мужчина не в состоянии с такой ситуацией справиться?

— Опять-таки, паззл сложился таким образом, что мужчина не может дать противостоять женщине. Поэтому просто терпит. Но, конечно, они подвергаются домашнему насилию значительно реже, лишь один из десяти пострадавших — мужчина. И чаще всего речь применительно к ним идет о психологическом насилии. Это вполне объяснимо: мужчины чаще используют физическое и экономическое насилие, поскольку их ресурс — деньги и власть. У женщин этого чаще всего нет, зато есть развитая...

— Фантазия.

— Да, фантазия, способность унизить мужчину морально, часто на глазах у детей. Одно дело, когда женщина выкрикнула нечто подобное однажды, в пылу ссоры, и попросила за свои слова прощения. И совсем другое — когда это делается систематически. Читать или слышать признания таких мужчин очень тяжело, поверьте.

— То есть мнение о том, что в Кризисном центре работают оголтелые феминистки, не соответствует действительности? А мне, уж не обижайтесь, приходилось слышать и такое.

— Я знаю, что такое мнение существует, но это полная ерунда. Мы любим мужчин, и я даже могу сказать, что не считаю их виноватыми. Виновато общество, которое формирует из маленьких мальчиков насильников. Ведь и тут все тянется из детства — такой мужчина, как правило, или сам в детском возрасте был жертвой домашнего насилия, или наблюдал его в отношениях между родителями. Так это и продолжается из поколения в поколение. Этот порочный круг можно разорвать, но для этого нужно очень много и очень серьезно работать.

— А у вас самой есть семья?

— Да, у меня замечательные муж и сын. А началась моя любовь к мужчинам с папы — он у меня тоже замечательный. Я счастливый человек, поэтому хочу, чтобы и другие были счастливы тоже. Феминистское зерно в наших действиях, безусловно, присутствует, ведь мы защищаем женщин и помогаем тем из них, кто в этом нуждается. Но мы готовы помогать и мужчинам справиться со своей проблемой. И уже начали проводить разные мероприятия в этом направлении (папины старты, фотоконкурс, посвященный отцовству, и другие).

У нас сложилась хорошая профессиональная команда, очень стабильная — текучки практически нет. Казалось бы, зарплата маленькая, но есть идея, которая нас объединяет, есть благородная миссия помощи другим. Мы стараемся друг друга поддерживать, потому что работа очень сложная и затратная в психологическом плане. И каждый раз, когда у нас что-то получается, и мы видим положительные изменения, это придает нам дополнительную энергию.

— И все-таки я представляю себе то количество людей, которые скажут, что ваш центр только способствует раздору, углубляет пропасть между мужем и женой, что без вас они помирились бы гораздо быстрее...

— Мы делаем женщину сильнее, увереннее в себе — вполне естественно, что мужчинам со склонностью к насилию это не нравится. Он, напротив, делает все, чтобы она стала зависимой от него, несамостоятельной, стремится ее сломать. Это приносит ему удовольствие, потому что над такой женщиной он получает полный контроль. И, конечно, ему не нравятся люди, которые помогают эту его власть разрушить.

— Что вы сказали бы читателям напоследок?

— Главное — чтобы женщины не молчали о своей проблеме. Многие думают, что они смогут сами изменить мужчину, склонного к насилию, но практика показывает, что с годами становится только хуже. Поэтому не надо молчать, не надо ждать. Если это произошло в самом начале супружеской жизни, тем более есть повод обратиться к профессионалам. И необязательно для этого идти в Кризисный центр, тем более что и насилия как такового еще может не быть. Если ссоры заканчиваются оскорблениями, унижениями, вспышками агрессии, это весомый повод обратиться к психологу — ведь на ранней стадии проблему решить намного проще. Хотя бы ради детей — чтобы они всего этого не видели, чтобы из них не выросли жертвы и насильники. Мы ведь все любим своих детей...