Утомленные ложью
Война, о которой вспоминаем, пропахала сознание многих. Ничего чудовищнее той войны мир не видел. И выжившие получили как бы новое понимание жизни, её смысла. И новое понимание ценностей.
Война стала вехой, рубежом, за которым всё должно было стать по-другому. Уж теперь, точно, люди содрогнутся случившемуся и преобразятся. Так всем казалось. Люди поймут, что такое свобода, любовь, правда. Всё то, за что страдали и гибли миллионы и миллионы. Любивших, веривших, безумно хотевших жить.
Но мир не преобразился. Хотя бы потому, что никуда не исчезла ложь. Многое изменилось, а ложь осталась. Та самая, с которой началась Вторая мировая. Ложь о превосходстве одной расы. Ложь о превосходстве одной идеологии ― нацистской. И много других затуманивших сознание лживых понятий и символов.
В глубоком, метафизическом смысле война стала полем сражения правды и лжи. Тогда, в 45-м, мы знаем, что победило. Но правда стала неугодной уже среди победителей. Реальное число потерь, история с оккупированными территориями, Холокост, окопная правда ― всё это вымарывалось, исправлялось, затушевывалось.
Хотя, конечно, правда упорно прорастала ― таково уж ее свойство. Художественная правда тоже. Вспомните писателей-фронтовиков: Бакланов, Астафьев, Быков. Вспомните шедевры о войне, которые оставили композиторы, живописцы, монументалисты. Фильмы припомните: «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Иди и смотри». Или режиссерские работы последних лет: «Штрафбат», «Полумгла», «Риорита».
И вот появляется новая работа талантливого, без сомнения, режиссера «Утомленные солнцем-2». С огромным бюджетом, немыслимой раскруткой, ошеломительной подачей. Мы знаем о великой войне великую правду, кричал фильм. Приходите ― покажем!
Что ж, коммерческий продукт. Вложили деньги, они должны окупиться. Тут всё понятно. Разговор о содержании.
Фильм Михалкова производит гнетущее впечатление. Как будто всех нас держат за дураков. За людей, не умеющих думать и чувствовать. Будто под видом подлинного ловко (вернее, не слишком-то ловко) подсовывают суррогат. Впечатление картинности, фальши, наигранности пронизывает весь фильм от начала до конца.
Фальшивы заключенные: мускулистые, бодрые. Фальшивы обесцвеченные волосы пионерки. Фальшивы немецкие летчики, показывающие голый зад будущим жертвам. Но это ладно, а упоминание о конвенции, запрещающей бомбить санитарный транспорт, в устах нациста ― как понимать? И разбомбили-то в отместку, а не исходя из нацисткой природы.
Одна нелепость громоздится на другую. Нелеп сам сюжетный посыл: в разгар войны Сталин интересуется судьбой сгинувшего в лагерях комдива и его семьи. Других забот у него что, не было? Нелеп «смершевец» (Маковецкий), скуки ради заполняющий бланк во время допроса на Пушкина. Чего ради?
Один штамп следует за другим. Цыгане, которых должны непременно убить, раз они появились. Жители села, которых сжигают из мести за убитых фрицев. Причем, перед этим говорящая по-русски фрау (откуда она взялась в частях вермахта?) пытается убедить сельчан выдать убивших.
Один голливудский прием сменяет другой. Эти медленно идущие ко дну тела погибших. Эта бомба, падающая в церковь за секунду до рокового удара. Ни раньше, ни позже. Эта бабочка, бьющаяся о стекло и несущая якобы особую смысловую нагрузку.
Если уж появляется обожженный танкист, он должен возбуждать жалость своим видом минут десять, не меньше. Но Голливуд-то наш, доморощенный ― при всех безумных деньгах. Картина прифронтовой столицы исполнена отнюдь не компьютерным гением. Режет глаз ― и заметно. И сцены сняты все так, что фильм распадается на куски.
Получается какая-то дикая смесь из сюжетов на военную тему, кое-как скрепленных фигурой мудрого, ироничного, скромного, отважного, «своего в доску» Котова. И всё это приправлено нарочито поданной, опять же не подлинной православной идеей. Все эти крестики, молитвы и нашептывания, святые лики...
Для чего был снят фильм? Кого хотел ублажить Михалков? Какую великую правду он хотел поведать? Не понятно. Утомленные лукавством, полуправдой или откровенной ложью, мы смотрим на заключительные титры совершенно растерянные.
Нет, талант искоренить трудно, он дает о себе знать. Есть ряд сцен и персонажей, которые заслуживают внимания. Образ командира «штрафников» убедителен благодаря мастерству Миронова. Как и образ бухгалтера, спасающего денежные купюры во время паники и бомбежки (Петренко). Музыка Эдуарда Артемьева, как всегда, замечательна.
Что еще? Да, пожалуй, и всё. Ведь правда ― не маты, которые то и дел срываются с губ персонажей. Не внутренности, намотанные на гусеницы танка. Это ни то, ни другое, если нет искренности, сопереживания, боли. Ничего. А что же за вычетом этого остается?
Немыслимое самомнение. Патриотический лубок. И презрение к правде.
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
