Монументы бездарности

«Умер мой Томск. Его уже нет, он больше не существует…».

Слова эти произнес как-то Витольд Славнин после очередных общественных «посиделок» по поводу деревянного зодчества. Произнес в печальном раздумье, с твердой уверенностью, а не в сердцах, как бывает, когда сам накал спора подвигает к излишним преувеличениям.

Томск умер, сказал автор «Сокровенного Томска». Первой энциклопедически широкой и предельно достоверной книги о городе, с которым была связана судьба трех поколений семьи Славниных.

Приговор этот, помню, смутил, даже ошарашил. Да, за ним стояло трезвое осознание необратимости перемен, «железной поступи века». Но всё же, подумалось, может, поступь не так уж смертельна для города, милого сердцу старого томича. Может, не так уж катастрофически обстоит дело, не так смертельно для исторического облика Томска?

Теперь так не думаю. Время показало правоту той здравой и страшной оценки. Эта мысль, которую сознание упрямо не хотело принимать, протестуя против ее беспощадной очевидности, появляется снова и снова. Особенно, когда исчезает, уходит в небытие ещё один памятник зодчества, который по счету. Или когда слышишь ещё один обстоятельный отчет о состоянии культурно-исторической среды в Томске.

Такое сообщение прозвучало недавно на заседании областной общественной палаты — точнее, ее «культурной» комиссии, куда приглашены были эксперты. Архитекторы, ученые, чиновники. Лариса Романова, профессор ТГАСУ, говорившая о состоянии архитектурно-художественного облика Томска, пыталась сохранить приличествующий случаю рассудительный тон. Однако выводы были кричащими. Картина получалась столь удручающей, что опускались руки.

Красными точками на карте города показаны были места, где варварски-грубое, неумелое вмешательство в исторически сложившееся расположение построек вызывало у специалистов неприятие. Центр города, «неприкосновенные» для такого вмешательства охранные зоны в их строго очерченных границах, были усыпаны красными точками, как сыпь на теле больного.

И вывод: около 87 процентов новых строений дисгармонируют с окружением по всем показателям. Этажность, стилистика, композиция, материалы. Какая там стилистика! Краснокирпичные уродцы выпирают из общего ряда, словно кричат: вот я какой высокий и основательный. Они не просто вклиниваются в чуждую им историческую среду — им этого мало. Они нагло, без оснований претендуют на значительность, доминанту, меняя, как говорят архитекторы, всю пространственную организацию уникальной среды.

Даже если это не уродцы, результат выходит таким же. Яркий пример — здание «Статуса» на площади Батенькова. Оно так дисгармонирует с макушинским магазином и соседним зданием, служившим резиденцией томских губернаторов, так не вписывается в общий рисунок того участка Уржатки, что просто берет оторопь. Ну, как это возможно! А ведь случай типичный, совершенно-таки рядовой.

Повышают ли подобные строения СТАТУС исторического города, способствуют ли привлечению туристов, любителей деревянного зодчества, ценителей старины, — вопрос риторический. Они «работают» на статус владельцев, а своеобразие Томска разрушают. Делают его скучным, безликим, невыразительным. Похожим на сотни, тысячи городов, не имеющих ни богатого прошлого, ни испытанных временем традиций зодчества, которое бы соответствовало ландшафту, особенностям грунта, климата. Чувству вкуса и меры.

Центр города — торжество эклектики, бездарных подходов к застройке. Второвский «Пассаж» в стиле модерн («Тысяча мелочей») подавлен величием соседствующей башни «Big City». Другое старое здание, «Академкнигу», подпирает отнятая у «раскулаченных» нефтяников величественная коробка со шпилем.

«Славянский базар», где вкушал Чехов, отодвинула громада обладминистрации. А на месте разгромленных Лигачевым торговых рядов XVIII века стоит лицом к властному зданию унылое чудовище, подаренное драматическому искусству. Памятник бездарности, одержавшей верх над талантом и вкусом. Монумент серости, победившей своеобразие.
А памятники зодчества продолжают гибнуть…

Кто помнит, каким был Томск хотя бы в 70-х годах, наверное, испытывает такие же гнетущие чувства. По городу ходишь, как по погосту: сплошные утраты. Дом исчезает, потом смотришь — на его месте возникло что-то невообразимое. Или так: подлинный памятник сносят, вместо него лепят имитирующий старину новодел, как на углу Кирова — Красноармейской. Сдирают подлинные, украшенные прихотливой резьбой наличники и находят им неумелую, вне стилистики дома замену. У нас это называется «реставрация».

Банки, офисы, особняки, торговые центры вытесняют дома-старожилы, действуя грубо, нахраписто, беспардонно. А власть — на стороне новых владельцев и строителей. Открыто, без тени смущения. Закон, охраняющий памятники, толкуется в пользу бизнеса, а не города, и не от случая к случаю, а постоянно, всегда. Так было и есть.

Меняются мэры, главные архитекторы города — ситуация остается прежней. Старый Томск умирает.

Понятно, в широком кругу, на заседании членов общественной палаты такой вывод не прозвучит. На областной комиссии по сохранению деревянного зодчества, на других комитетах, комиссиях, слушаниях, форумах тоже. Но факт, увы, остается фактом.

Люди, которым больно за свой город, взывают: Лариса Романова, Элеонора Львова, Никита Кирсанов. На последнем заседании членов общественной палаты выступали они же. Нарушаются градостроительные требования! Не соблюдается положение об охранных зонах, регулирующее застройку в историческом центре! Исчезает культурно-историческое наследие! Катастрофически меняется облик старого города, привлекавший гостей!

Жители Преображенской слободы устраивают пикеты. Пробить стену чиновничьего равнодушия пытаются жители Татарской слободы. Они взывают, социальное напряжение в исторических районах, до которых никому нет дела, растет — так показывают опросы. А старый Томск гибнет. Город Лыгина, Федоровского, Крячкова, Оржешко, Хабарова, чьи замечательные творения сформировали лицо города, каким мы его знаем и любим.

Гибнет или, может, действительно уже безвозвратно погиб?

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора