Искусство на помойке
Недавно мне рассказали историю, которая вполне может сойти за притчу или за анекдот. Есть в ней и грустная философская основа, и смешные внешние обстоятельства. Сама она может стать поводом для рассуждений о бесценности и вечности искусства, и как мы ценим, а вернее и в грош не ставим творческий труд художника. Писатели XIX века были большие мастера на такие философские зачины. Ну, да мы в другом столетии живем, а для интриги я и так сказала достаточно много.
Итак, история эта произошла в самом центре Томска, летним погожим вечером. Искусствоведы художественного музея уже, было, собирались уйти домой. Последние минуты рабочего дня таяли вместе с сигаретным дымом, когда на пороге храма искусств показался известный в городе краевед и архитектор Геннадий Скворцов.
- Как хорошо, что я вас застал! – воскликнул собиратель томских мифов и легенд. – Мне нужна ваша экспертная оценка. Недалеко, на помойке валяется картина. Ее выбросили из Дома нефти, когда там стали делать ремонт. И вот уже месяц мимо хожу, а она все стоит на улице, мокнет под дождем, трескается под солнцем, и никто на это внимания не обращает.
Музейные женщины, ценители изящного искусства, и сами по себе изящные дамы – Татьяна Микуцкая, Вера Зырянова и художница Галина Шароглазова, весьма заинтересовались сообщением. Пока «огородами» пробирались к указанной помойке, они, конечно, не преминули спросить: «А что ж это вы, уважаемый Геннадий, так долго шли до музея, целый месяц? Чего ждали-то?» Вопрос не смутил краеведа. «Сначала думал, что вынесли временно, потом все руки, вернее, ноги не доходили». Татьяна Микуцкая, знаток живописи ХХ века, стала предполагать, чья бы это картина могла быть. Матвея Горбатенко? Старик много ездил по нефтяному северу области, много писал на заказ портретов бурильщиков и геологов, и стройки социализма воспевал. Если это его работа, так она окажется кстати – осенью персональная посмертная выставка Горбатенко.
Так за разговорами краткий путь через скверик и задворки магазинов и миновали. И подошли с тылу к Дому нефти. Картина, как забытый Фирс, стояла, прислоненная к забору, рядом со строительным и прочим мусором. По ней колотил дождь, на красочном слое, попорченном потеками, оседала городская пыль…
- Да это же Ламанов! – еще издали опознала картину Микуцкая. – Писал Геннадий Михайлович, а позировал ему в качестве нефтяника его сын, Коля Ламанов. Гляньте, Коля совсем еще молодой.
И точно, подтвердила Вера Зырянова, Ламанов-младший. В позе задумчивого нефтяника сидел он на высоком берегу реки и мечтательно смотрел вдаль. Видел ли близкие трудовые победы социализма и славный город Стрежевой, как того требовали идеологи партии? Или прозревал крах коммунистической империи, когда живопись как идеологическое искусство окажется на помойке, а он сам, художник, сын художников, в охранниках?
Дамы не стали искать ответы на эти «проклятые вопросы», а, изловчившись (как бы светлые платья не замарать), взяли в свои женские руки произведение соцреализма внушительных размеров и понесли в родной музей. Краевед Скворцов бежал рядом и все оправдывался, что, де, раньше, конечно, надо было сказать, да все некогда. «А можно ли картину отреставрировать?» «Все можно, утраты небольшие», - отвечали ему музейные дамы, тяжело дыша. Нести на вытянутых руках полотно 2 на 3 метра - непростое силовое упражнение, совсем не женское.
Солнце еще не село за Томь, когда картина заслуженного художника России, мэтра томской живописи Геннадия Ламанова стояла на музейном складе.
- Слушай, вот мы картину спасли от гибели. Ведь спасли же? – убеждая самое себя, рассуждала вслух Вера Алексеевна, - а вдруг, когда мы ее отреставрируем, ее отберут хозяева из Дома Нефти? Скажут, точно по Зощенко: «Ложите взад».
- Но ведь они ее выкинули на помойку? Выкинули. Факт. Значит, не ценят, или не нужна. Но ты права, лучше находку не афишировать широко, - согласилась с опасениями Татьяна Николаевна.
Вот и спрашивается в задачке: благородный ли поступок совершили три женщины и краевед Скворцов? И что им за это будет? И можно ли приравнять картину о буднях великих строек социализма к наградам советской эпохи, допустим, к переходящему красному знамени? В таком случае, поднялась бы рука выбросить его на помойку?
Историю ж эту, произошедшую в центре города, именуемого себя Сибирскими Афинами, можно завершить мудростью древних: жизнь коротка, искусство вечно.
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
