Иван Харченко: «Иногда солдат как упал на бегу, так и лежит до сих пор со своей винтовкой»
Томскому поисковому отряду «Прометей» в этом году исполняется четверть века, что само по себе уже серьезный повод для интервью с его руководителем Иваном Харченко. Но есть еще одна причина. В экспедиции нынешнего года отряд поисковиков в Новгородской области обнаружил солдатский медальон, принадлежавший Харитону Полищуку из деревни Лаврово Томского района. Чтобы ощутить ценность находки, приведу такие цифры: за 25 лет существования отряда найдены останки 4673 солдат и офицеров Красной армии, а медальонов с фамилиями — всего 166.
— Иван Григорьевич, как вы стали педагогом?
— Я работал десять лет станочником на приборном заводе. Специальность — токарь-фрезеровщик. К нам на завод из 16-го училища начали приходить ребята очень плохо подготовленные. Вот меня и попросили: пойди в училище, наведи там порядок. В общем, пошел на год-полтора, а получилось, что 29 лет проработал в профтехобразовании. А историю преподаю 35 лет.
— То есть вы стали мастером производственного обучения. А как начали преподавать историю?
— Историю любил еще со школы. С фонариком под одеялом читал исторические книжки. После армии боялся поступать, но ребята вокруг спрашивали: ты, мол, всем помогаешь, столько знаешь по истории, почему сам-то не поступаешь? Вот и решил попробовать. При конкурсе в ТГУ 11 человек на место я прошел. Учился на вечернем отделении, и первые два года входил в университет с трепетом — все не верилось, что поступил.
— Помните первую группу ваших учеников?
— Конечно. 29 человек, 12 девчонок, остальные парни. И все курили. Проходит первая неделя. Думаю, что же делать? Если начнешь говорить что-то типа: чтобы я вас с сигаретой не видел, они же воспримут в штыки. И я предложил: вот если вы меня поймаете с сигаретой, я дам вам письменное разрешение в кабинете истории курить. Но пока не поймаете — не курите. Им затея понравилась. И все 29 человек согласились на это «пари», но никто не спросил, курю ли я. А я не курил. И с той минуты не было ни одного замечания по поводу курения. Я был мастером производственного обучения и вел уроки истории, то есть встречался с ними чуть не каждый день. Мы ходили помогать старикам, в семьях, где ребят проводили в армию, помогали копать картошку. Так складывался коллектив.
— Как возникла идея создать музей боевой славы?
— Если бы я сразу предложил им со стариками работать, вряд ли они восприняли бы это с энтузиазмом. Поэтому начал с того, что предложил экскурсию по музеям Томска. Сходили даже в архив Сибири и Дальнего Востока. После этого и завел разговор: смотрите, везде музеи, а у нас на жилмассиве и на приборном заводе столько ветеранов войны, а своего музея нет… Но музей на пустом месте не создашь. Время шло к 40-летию Победы. Директор выделил нам комнату в общежитии. Ребята сами выпиливали и сбивали рамки для стендов, учились красиво писать и рисовать тушью. Иной раз до 10-11 вечера сидели, готовили свой музей к открытию. Наш скромный музей назывался «Комната боевой славы», но для ребят и это было дорого. 7 мая 1985 года мы его торжественно открыли.
— Какие экспонаты в нем были?
— Мы брали у ветеранов фотографии, переснимали и возвращали обратно. Одному ветерану принесли его фотографию и укрупненный снимок подарили. На фото он сидит, а два его друга рядом стоят. И когда он увидел этот снимок, вдруг заплакал так, что дети растерялись и долго не могли его остановить. Потом, успокоившись немного, ветеран объяснил: оба друга погибли в бою через час после того, как был снят кадр. Мы начали собирать свой архив, стали записывать воспоминания ветеранов. Ребята записывали от руки и не все успевали, но старому человеку же не скажешь, мол, повтори. Я пошел к тогдашнему директору училища №16 Леониду Эдуардовичу Глоку и попросил купить для ребят магнитофон. Нам купили два магнитофона и старики с удовольствием делились воспоминаниями.
— Как вы первый раз выехали в экспедицию?
— Когда музей боевой славы открылся, меня осенило: без экспонатов это разве музей? Я Глоку говорю: надо съездить по местам боев, найти какие-то экспонаты. Он советует: возьми человек пять-десять. Я отвечаю, что так не пойдет. У меня все работали хорошо, как же я их делить буду? Или все поедут, или никто. Нашли тогда деньги, купили билеты. Дорога, питание, техника безопасности, все это свалилось на меня одновременно. Но, слава богу, дисциплина оставалась, дети слушались с первого раза, а кричать я на них никогда даже не пытался. Сразу скажу, что за все 25 лет ни разу никто не отставал от поезда, и других ЧП не было.
— Иван Григорьевич, понятен романтизм ваш и ребят — хотелось найти что-то героическое. Но ведь действительность порой преподносит свои сюрпризы…
— В первой же поездке мы увидели останки. Мы к этому не были готовы. Приехали, чтобы найти какие-нибудь патроны, гильзы, может быть, каску солдатскую… Но не черепа. И вдруг видим косточки солдатские… Сначала я не поверил: не может быть, чтобы человека не захоронили! А местные мне отвечают: здесь, сынок, их столько, что на целый век хоронить хватит.
— Скажите, почему вы так редко находили медальоны с заполненными данными?
— У солдат в войну было поверье: если заполнишь бумажку со своими данными и положишь в медальон, то обязательно погибнешь. Вот и не заполняли. Так получилось, что многие остались без вести пропавшими. В последние годы мы ездим туда, где воевали томичи: 366-я и 370-я стрелковые дивизии. Обе дивизии воевали на Новгородской земле. Мы поднимаем останки этих солдат, привлекаем местную администрацию — чтобы каждый, кого мы нашли, был предан земле. Работаем бесплатно, когда что-то находим, передаем родственникам.
— А разве бывает иначе?
— К сожалению, появились так называемые «черные поисковики». Останки им не нужны, они находят медальон, передают его родственникам, но — за деньги. Был случай, когда мы нашли останки солдата, а на следующее утро к этому месту подошли «черные поисковики» и нам же предлагают — покупайте! Возник серьезный конфликт. Впрочем, кое-кто из них позже перешел к нам, чтобы помогать. Видимо, что-то в жизни поняли. Иногда в своих поисках встречаемся с немецкими поисковиками. Они страшно ругают своих за ту войну. За годы существования отряда мы нашли и передали в Германию останки 303 погибших немецких солдат.
— Почему вы выезжаете в экспедицию именно весной? Ведь в апреле, мае труднее работать — грязь, слякоть…
— Да, грязь. А кроме того, приходится ребят отпрашивать с занятий, поэтому в экспедицию могут поехать только те, кто хорошо учится и потом сможет наверстать упущенное. Но именно в это время легче искать погибших. Иной раз их косточки прямо выглядывают из земли. Правда, нынче из воды пришлось погибших поднимать. Только вычерпаем грязь, вода опять заполняет место, где находятся останки. Ребята работают в перчатках, соблюдая технику безопасности. А работы — непочатый край…
— Так много не захороненных? Почему?
— Не знаю. Возможно, после войны руководители государства надеялись, что природа со временем спрячет эти потери. А природа-то умнее оказалась, она все косточки наверх подняла. Иной раз солдат как упал на бегу, так и лежит до сих пор рядом со своей винтовкой. В 2005 году у меня была встреча с тогдашним министром обороны Сергеем Ивановым, и я спросил, когда армия будет помогать поисковикам? Он пообещал, что на будущий год направят батальон. И обещание сдержал: под Петербургом батальон за месяц нашел более трех тысяч не захороненных солдат. Еще через год работало два батальона, а в последние годы — уже три. Но и этого мало!
Когда выезжаем в экспедицию, живем в палатках, неподалеку от тех мест, где ведем поиск. Ночью мы видим, как души солдатские ходят по лесу. Однажды одного из наших парней, Артема, неожиданно разбудила неприкаянная душа и показала место, где лежит много не захороненных солдат.
Это все реально! Где много погибших, там души солдатские, после полуночи это хорошо просматривается. К этому надо быть готовым, чтобы, как говорится, «крыша не поехала». Недаром полководец Суворов наказывал: «Война не закончена, пока не похоронен последний солдат».
Процесс подготовки ребят я начинаю еще с сентября и проверяю каждого на выносливость и психологическую устойчивость. Чтобы, взяв в руки череп, молодой человек не потерял сознание. Проверяю и на брезгливость. Иной раз валенок погибшего берешь, он в руках разваливается и оттуда сочится густая черная масса. Когда находим оружие, гранаты, мины, другие боевые снаряды, мы не имеем права к ним даже прикасаться, вызываем специалистов. Но местные жители знают, если прошли поисковые отряды, в лес можно ходить безбоязненно — там уже не останется не захороненных тел, ни брошенного оружия.
— Как сказывается пребывание в отряде на характере, судьбах ваших воспитанников?
— Юноши и девушки взрослеют за считанные дни, у них появляется другое, бережное отношение к жизни, к взрослым, родителям. Через эти поездки прошли полторы тысячи парней и девчонок. 12 парней моих побывали в Афганистане — все вернулись живыми. В Чечне некоторые побывали по пять-шесть раз, один паренек даже семь раз был. Слава богу, ни одной потери у нас не было. Но самое главное: они не очерствели, остались людьми. И еще одна подробность — за эти годы в нашем отряде образовалось 62 семейные пары. Ведь на этой вахте молодые друг друга узнают быстро. Многие, уже имея семьи, все равно продолжают поисковую работу и присоединяются к нам. Так что возраст наших поисковиков — от 16 до 40 лет.
— Теперь о найденном в последней экспедиции медальоне: кто именно из юных кадетов нашел его?
— В этом году ездили девять парней из Кадетского корпуса и две девочки. С улицы никого не беру, только своих, тех, кого знаю не один день и не один год. Медальон солдата Харитона Полищука нашел Артем Шангинов, Саша Базуев рядом работал… В любом случае, это наша общая находка.
P. S. А теперь скажу то, о чем Харченко упоминать не стал. Поисковый отряд «Прометей» работает почти на голом энтузиазме, бывает, что трудно найти деньги даже на дорогу. Между тем, то, чем занимаются эти ребята, важно для нас всех.
