«Изумительный по дерзости грабеж»
Топ-10 преступлений дореволюционного Томска
О том, что Томск до революции был городом криминальным, известно, пожалуй, всем. Но какие конкретно преступления отличались наибольшей повторяемостью — были самыми «популярными»? Поищем ответ в «Сибирской газете» и «Сибирском вестнике», которые постоянно писали о том, что происходило в Томске в конце XIX века, в том числе в разделах «Судебная хроника».
№ 1 «Наглый разбой и грабеж»
На первом месте среди томских преступлений находились, конечно, грабежи и кражи. Происходили они примерно так:
«3 марта вечером, недалеко от города, по Московскому тракту, на двух ехавших из города крестьян было произведено нападение тремя вооруженными людьми, и выстрелами из револьвера один из них ранен, а другой контужен… Накануне этими же лицами была произведена кража в одном из постоялых дворов на Воскресенской горе; подъехав к воротам на паре лошадей, один из них схватил с воза тюк товара, но, будучи замечен, успел скрыться со своими товарищами» (СГ. 1881. № 2). Полиция грабителей задержала, попутно выяснив, что «заправителем этого разбоя» был один из полицейских же сыщиков.
Дома в Томске строили добротные, за высокими заборами, с крепкими запорами — и все равно не могли их жители ощущать себя в безопасности…
Грабили в Томске всех подряд: мужчин и женщин, торговцев и солдат, молодых юношей и стариков. Спасения не было ни в собственном доме, ни в магазине, ни даже не улице, при свете дня. Но чаще всего граждане подвергались нападению в ночное время. Вот одна из характерных заметок:
«На днях к проходившему мимо дома Цибульской господину в енотовой шубе, часов в 12 ночи, подходят какие-то два человека, прилично одетых. С револьвером в руках они заставляют его снять шубу; тот просит оставить шубу и взамен нее снимает с себя золотые часы с цепочкой и, отдавая грабителям, просит оставить его целым» (СГ. 1885. № 10).
Небезопасно было даже сидеть в «питейных заведениях»:
«В питейное заведение Вашкевича, в Уржатке, около бань, входит какой-то атлет и, заметив, что в заведении находится одна только женщина, он вынул из-за пазухи нож и стал требовать денег, грозясь в противном случае убить женщину. Когда та закричала, и на крик ее выбежал муж, находившийся в соседней комнате, то негодяй при помощи вошедших посетителей был задержан» (СГ. 1885. № 10).
Для воров не было ничего святого, и кражи происходили даже в церкви: в 1881 году «в ночь с 20 на 21 марта из алтаря церкви Вознесения (на кладбище) похищены три напрестольных креста и оклад св. Евангелия. Воры не найдены» (СГ. 1881. № 5).
«Сибирский вестник» предупреждал своих читателей: «Советуем молящимся в наших церквах быть осторожнее. На днях в новой архиерейской церкви, во время всенощной, у А.П. Карнакова украли соболью шапку» (СВ. 1886. № 18).
Что воровали? Например, «13 пудов сахару, доху и несколько овчин» — со склада товаров; бочки с пасхальным вином; деньги — 4 рубля 88 копеек; шапку; белье (вообще белье крали довольно часто); калоши; «4 харьковских дуги, стоящих 16 р.»; серебряные часы с серебряной цепочкой; шубу; сено; «городские сани с медвежьем одеялом, выездные вожжи и хомут, всего рублей на 75»; два самовара; подушки… Не брезговали, прямо скажем, ничем.
Как-то раз хозяева пошли в баню, а в их отсутствие воры, взломав замки, украли «ренту Государственного банка в тысячу рублей; 18 рублей кредитными билетами; 12 руб. 80 коп. серебряной и медной монетой; серебряный портсигар; золотые кольцо и медальон и квитанцию Сибирского банка в залог 4-х выигрышных билетов» (СГ. 1888. № 19). Ох, не в добрый час захотелось помыться этим томичам…
Особенно часто грабили перевозчиков и продавцов чая — на полном скаку срезали «место чая» и скрывались от растерявшихся кучеров, или же «уводили» чай прямо со складов. Пример:
«В прошлую субботу, 28 февраля, совершен в городе изумительный по дерзости грабеж. На самом бойком месте, у дома Пушникова, часов около двух дня, в то время как прибывшие с товарами возчики сдавали его и складывали, с одного из возов на улице двое подъехавших в кошевке к обозу татар срезали одно место и умчались. По улице в это время было большое движение, при обозе находились караульные Пушникова и крестьяне, приехавшие для накладки товаров» (СГ. 1887. № 10).
Надо сказать, что везло грабителям далеко не всегда. Совершенно замечательный случай того, как томичу удалось отбиться одновременно от двух преступников, описывала «Сибирская газета» в 1885 году:
«26 февраля в 8 часов вечера напали двое грабителей в Слободке, около дома Квашиной, на проходившего тут некоего Переладова. Один из грабителей схватил было Переладова за горло, но поскользнулся и упал; подоспевший же на помощь другой из грабителей получил пинок. Воспользовавшись удобной минутой Переладов пустился бежать, а грабители, увидев выходивших из кабака Вытнова двух человек, не решились возобновить преследования» (СГ. 1885. № 9).
Понятно поэтому, что обыватели вооружались чем могли, ставили чрезвычайно прочные запоры на дома и всегда находились в состоянии повышенной «боевой готовности».
№ 2 «Кровавые драмы»
Убийства в Томске происходили часто, но никак нельзя сказать, что они были привычны томичам. Полиция тщательно расследовала каждое дело. Чаще всего следствия начинались, когда обнаруживались трупы: так, например, весной 1886 года Томск бурно обсуждал случайную находку трупа мальчика, закопанного в снегу.
После поимки убийц «Сибирский вестник» подробно описывал случившееся, подчеркивая, как непредсказуемо разворачивалась ситуация: двое участников этого убийства первоначально хотели просто выбросить мальчика из повозки и забрать ее себе, затем ударили его и решили сбросить в прорубь, но мальчик все еще был жив; наконец они завершили начатое и закопали тело в снегу. Это событие отразилось в нескольких публикациях и «Сибирского вестника», и «Сибирской газеты»: читатели были по-настоящему шокированы жестокостью убийц.
Нередко трагические сцены разворачивались при всем честном народе. Так случилось в 1888 году, когда «14 марта, среди бела дня, на одной из улиц Томска разыгралась кровавая драма: муж покушался убить свою жену и нанес ей 6 ран».
Участниками этой трагедии стала 22-летняя кухарка Прасковья Будникова и ее муж Прокопий Будников, который служил в это время в Томском резервном полку и вел «не особенно трезвую жизнь». Газета писала, что Будников «страшно ревновал свою жену, хотя, по отзыву всех живущих в доме Балахнина, Прасковья женщина вполне порядочная и не подавала мужу никакого повода подозревать ее в неверности».
События разворачивались следующим образом.
13 марта Будников пришел к жене и потребовал отдать всю свою одежду, однако жена, заподозрив, что муж хочет всю ее пропить, отказала в этой просьбе. Будников призвал на помощь своего сослуживца, но Прасковью поддержали ее хозяева, и мужу пришлось уйти ни с чем.
Бравый солдат вполне мог быть сослуживцем ревнивца Будникова, ставшего виновником томской «кровавой драмы»
14 марта он пришел с утра, сел пить чай и, «дождавшись, когда в кухне он остался с женой с глазу на глаз, вытащил из рукава сапожный нож, бросился с ним на жену и нанес ей громадную рану в левую руку». Прибежали хозяева, но Прасковья от испуга бросилась не к ним, а на улицу. Будников догнал девушку и ударил ее в спину, «Прасковья опять упала и Будников, став над ней на одно колено, стал наносить ей рану за раной, пока нож в его руках не преломился у самого черенка…». К счастью, близко проезжало начальство — генеральский адъютант Доброхотов, который приказал солдату прекратить драку.
«Остервенившийся Будников не слушал никаких приказаний; Доброхотов, подойдя ближе, увидел, что солдат не бьет, а колет лежащую и нечеловеческим голосом кричащую женщину». Доброхотову при помощи кучера и денщика удалось остановить Будникова и оттащить его от жертвы. Прасковью отправили в больницу, а ее мужа — под арест, где он еще раз подтвердил, что «решился убить жену потому, что она ему изменяет».
Журналисты добавляли, что супруги оба — «из достаточных крестьянских семей, оба грамотны, шесть лет женаты и до поступления Будникова на службу жили весьма согласно».
В заключении газета сетовала: «Очень жаль, что полиция не распорядилась уничтожить на улице следы преступления — кровь, которую мы видели долго спустя после происшествия» (СГ. 1888. № 21).
Прасковью не спасли — она скончалась в больнице от ран, а муж ее отправился в тюрьму и на каторгу…
№ 3 Угон лошадей
Угон лошади занимал «почетное» третье место среди наиболее часто встречающихся преступлений в Томске. Лошадей в городе было много, стоили они немало. Потому и встречались периодически в томских газетах информации следующего типа:
«В 8 часов вечера 28 февраля от дома томской мещанки Софии Никоновой угнали лошадь в упряжке, принадлежащую томскому мещанину Илье Аврумовичу Захиру, стоящую, по словам Захира, 40 р.» (СГ. 1888. № 18). Один дореволюционный рубль — это примерно 1 500 современных рублей.
Лошади в Томске были дорогие и вполне годились для воровского «промысла»
«В ночь на 26 марта, из запертой на замок конюшни… была украдена пара лошадей…» (СГ. 1888. № 24).
«Воры взломали у ворот замки и таким образом угнали лошадей, бывших во дворе. На другой день... одна из лошадей, должно быть, вырвавшись у воров, сама прибежала во двор своего хозяина» (СГ. 1888. № 25).
«Наши воры не дремлют: в ночь с 13 на 14 марта, во время страшной метели, в нескольких дворах увели лошадей» (СВ, 1887. № 33).
С пойманными конокрадами расправлялись жестоко. «Сибирский вестник» рассказывал:
«На базаре к одной из лавок подъехала вдова С. и вошла в лавку, оставив лошадь одну. В это время старик татарин Разгильдеев, заметив лошадь, быстро сел в сани и помчался чрез базарную площадь к Томи. Приказчики кинулись преследовать, догнали его у берега Томи, и тут-то началась расправа: приказчики и собравшийся народ жестоко избили татарина, разбив ему все лицо. Татарин был при этом так пьян, что только на другой день мог вполне сообразить, что с ним случилось» (СВ. 1886. № 18).
Надо сказать, что лошади не всегда не исчезали бесследно. Все в городе знали, кто промышляет «лошадиным бизнесом», и шли искать свою пропажу туда. Иногда и находили, о чем свидетельствовала, например, такая заметка:
«Украденная лошадь у крестьянина каинской волости Мельникова 7 марта найдена у томского мещанина Латыфова, живущего в собственном доме за Истоком и занимающегося специально торговлей лошадьми» (СВ. 1888. № 30).
№ 4 Фальшивые деньги
Фальшивые деньги, судя по частоте упоминания, использовались в Томске очень активно. Газета предупреждала:
«Говорят, что в городе ходят по квартирам какие-то подозрительного вида субъекты, предлагающие купить по курсу, и даже с некоторой уступкой, полуимпериалы нового чекана. Эти необычные продавцы показывают желающим свой товар, штук по 10-20 полуимпериалов, совершенно новых и возбуждающих в некоторых наблюдателях большие сомнения своим весом. Кстати, сообщаем о действительно фальшивых рублевках, появившихся в обращении за последнее время. Задняя сторона этих кредиток сделана очень хорошо, передняя же совсем плохо. Все они под номером 757.991, 1884 года, под литерой В.Б. Из другого источника нам сообщают, что на днях попался в обращении и трехрублевый фальшивый билет» (СГ. 1888. № 24).
На томском рынке надо было держать ухо востро, в том числе из-за фальшивых денег
С фальшивыми деньгами можно было столкнуться на базаре, и газеты предупреждали томичей об особой осторожности при продаже и покупке товаров: «мы слышали, что на днях томский мещанин Л., сторговавший индюшек, заплатил за них двумя фальшивыми кредитными билетами трехрублевого достоинства, и кроме того Л. отбросил в сторону еще восемь таких же билетов, которые оказались также фальшивыми» (СВ. 1886. № 24).
«Сибирский вестник» описывал также следующее «происшествие»: в Томск из тайги, с пасеки, приехал некий крестьянин «будто бы с целью приобрести в городе фальшивых денег». Он действительно нашел известных томских сбытчиков фальшивых ассигнаций, убедился в том, что они умеют подделывать деньги, и заплатил им 400 рублей для производства фальшивых купюр. Но тут о предприимчивом крестьянине известили помощника пристава. Во время обыска изъяли и настоящие деньги, и поддельные, и инструменты для их производства. Оба фальшивомонетчика были отправлены к прокурору, а крестьянин встал на путь полного отрицания «вообще всякого своего участия в этом деле» (СВ. 1886. № 22).
Бдительные горожане обнаруживали фальшивые деньги в разных ситуациях, в том числе в… доме терпимости, куда в 1887 году заглянули «колыванский мещанин Дремин и уволенный в запас матрос Андреев». В уплату за вино они отдали хозяйке 5 рублей настоящих денег и «несколько рублевых бумажек фальшивых». Вызванная полиция нашла у Дремина 154 фальшивых рублевых бумажки и арестовала и Дремина, и Андреева. Как утверждал Дремин, этими деньгами ему заплатили на партию канатов, которые он приехал продавать в Томск. После «удачной» продажи решил Дремин гульнуть… Вот так погулял! (СВ. 1887. № 38).
№ 5 Подкинутый младенец
Подкинутые младенцы фигурировали в криминальных новостях томских дореволюционных газет не так часто, как украденные лошади, но гораздо чаще, чем карточные шулера (увы). Как правило, это были достаточно позитивные заметки, в которых сообщалось, что брошенные дети обретали новый дом и новых родителей. Пример:
«21 марта вечером неизвестно кем подкинут ребенок мужского пола бухгалтеру томской казенной палаты г. Агееву; при младенце найдена записка: «некрещеный». Супруги Агеевы оставляют младенцы у себя на воспитание» (СГ. 1888. № 24).
«7 марта, в 9 часов вечера, на Ямах, кто-то постучал в окно дома Деева; услышав стук, квартирующий там солдат Шарыпин вышел во двор и увидел у самого порога избы завернутого в тряпки младенца — мальчика, которого он и взял на воспитание» (СВ. 1888. № 30).
Иногда описания ситуации были более развернутые:
«На днях, вечером, часов в 10, к воротам дома мещанина Бобрик, в Солдатской слободке, подъехала на извозчике какая-то женщина и, постучавшись в ворота, оставила у них ребенка — девочку, завернутую в одеяло, сшитое из разных лоскутьев и положенную в корзинку. Ребенку на вид не более полутора недель; в корзинке записка, в которой сказано, что девочка не крещена. В то время, когда Бобрик на стук вышел за ворота, извозчик и женщина находились уже довольно далеко, так что номер извозчика Бобрик не мог заметить. По всей вероятности, и в этот раз, как в большинстве подобных случаев, безысходная нужда и невозможность прокормиться с ребенком на руках заставила несчастную мать подкинуть свою девочку к чужому дому, в надежде на сострадание добрых людей» (СВ. 1888. № 39).
Интересно, что «матерей-кукушек» тогда практически не осуждали, понимая, что подкидывали детей они не потому, что гнались за свободной жизнью, а потому, что другим вариантом была голодная смерть и матери, и ребенка…
№ 6 Побег из тюрьмы
Буквально до конца XIX века Томск, как и многие другие города Сибири, служил местом для уголовной и политической ссылки. Были в нем и тюрьмы, и уголовники, а они, в свою очередь, стремились из тюрьмы сбежать. Газеты периодически уведомляли читателей об очередной попытке побега. Пример:
«На днях в тюремном замке обнаружен большой подкоп, почти доведенный до конца. Следствие производится» (СГ. 1881. № 4).
Томский тюремный замок
В 1887 году газета освещала судебное дело «о подкопе в томском тюремном замке, совершенном с целью побега». Обвинялись пятеро ссыльно-каторжных и один ссыльно-поселенец. Судебный репортер так описывал участников слушания:
«Все они были в ножных кандалах. Это все народ бравый и видный. Из них Попов — молодой, высокого роста, стройный. У другого — Суханова — вполне интеллигентное, умное лицо. Некоторые из них уже судились по несколько раз и за побеги из места ссылки приговорены к телесным наказаниям – плетьми».
Суть дела заключалась в следующем:
«Подкоп, в котором они обвинялись, был обнаружен 29 июля 1886 года. Он еще только был начат из арестантской камеры № 6. Там же, за двумя досками, приподнятыми в одном из углов камеры, были найдены и орудия для совершения подкопа — долото, железо, нож и свечи. Нож оказался принадлежащим арестанту Акулову; а другие обвиняемые были привлечены к делу по доносу, сделанному смотрителю тюрьмы арестантами Аревичем и Казаковым, которые сообщили, что Попов, Озорников, Суханов, Михайлов и Мутьев сговаривались в присутствии их о том, чтоб устроить подкоп и бежать из тюрьмы. Тотчас же они не заявили из боязни быть убитыми. Подсудимые виновными себя не признали».
Защитник Заднович старался изо всех сил. Какое намерение бежать, кто его подтвердил? Подкоп — ну и что? «Существование подкопа еще не доказывает именно намерения бежать»! «Что на месте подкопа найден нож Акулова — ничего не значит. Он мог дать свой нож и для другой надобности».
Подсудимые вторили адвокату.
Попов: «С моей стороны не было покушения на побег. О подкопе я ничего не знал».
Михайлов и Мутьев: «Да нам не было надобности отсюда бежать. Мы даже не содержались в камере № 6, где обнаружен подкоп. Мы сидели в № 12».
Суханов: «Да помилуйте, мы только что прибыли, как открылся подкоп. До нас тут содержались тысячи... Почему же именно нас обвиняют в подкопе!»
Почти все в один голос: «Да и какие это подкопы. Сами арестанты и устраивают. Другой возьмет выкопает где-нибудь ямку, приходит и заявляет смотрителю, что подкоп открыл. Тот сейчас ему за это открытие рубль или полтинник… Тому только того и надо было — получить деньги. Так постоянно бывает!».
Итог: губернский суд оправдал всех подсудимых (СВ. 1887. № 38).
Несмотря на то, что в данном случае «дело о побеге» закончилось ничем, тем не менее сведения о подкопах и попытках побега уверенно держались в «топе» самых упоминаемых преступлений дореволюционного Томска.
№ 7 Загадочное исчезновение
Периодически газеты сообщали о пропавших людях, подчеркивая загадочность обстоятельств, при которых они исчезали.
Например, в 1888 году загадочно пропал томский мещанин Е.И. Петров, который служил у пароходчика Плотникова в Барнауле: «Петров отправился с вольным ямщиком 13 декабря из Бийска в Барнаул, где находится пристань Плотникова, по делам службы, но до сих пор в Барнауле его нет, хотя между Барнаулом и Бийском всего 5 станций. Хозяин его, выехавший из Бийска 17 декабря, прибыл в Барнаул и, не найдя там Петрова, дал знать жене его; начались розыски, которые до сих пор не привели ни к какому результату.
Говорят, что ямщики первых трех станций утверждают, что 13 декабря они провозили Петрова, которого они хорошо знают, так как он более семи лет ездил между этими городами, закупая пшеницу; с четвертой станции, уже барнаульского округа, следы теряются, и спрошенные ямщики путаются в ответах. Жена Петрова и родственники его сильно беспокоятся безуспешностью своих розысков. Петрову около 60 лет, он более 30 лет служил при пароходстве» (СГ. 1888. № 20).
Загадочное исчезновение служащего, связанного с пароходством, всколыхнуло умы томичей в конце XIX века
«Сибирский вестник» добавлял, что Петрова «все знают как человека делового и в высшей степени честного». И это, скорее всего, не ограбление: «больших денег при нем не было, так как он только что сделал большие покупки» (СВ. 1888. № 30).
Вот так был человек — и исчез…
№ 8 Карточные шулера
Карточные мошенники чувствовали себя в Томске вполне вольготно, собирая дань со скучающих современников, желающих развлечься игрой в картишки.
Газеты периодически информировали горожан о наиболее распространенных мошеннических приемах, чтобы те не попадались на удочку, как, например, в следующей заметке:
«Нам сообщают, что в квартиру мещанина П., живущего за Истоком и, под видом продажи уксуса, ведущего в больших размерах беспатентную торговлю водкой, ежедневно собираются шулера и зазывают проходящих лиц — большею частью приезжих крестьян, и предлагают им сначала, разумеется, выпить, а затем поиграть в карты.
Играют в три карты, таким образом: шулер берет три разных карты и предлагает желающему играть, поставить «на кон» сколько-нибудь денег—– рубль, два, три и т.д., выбрать одну из карт и сделать метку карандашом, чернилами, спичками и т.п., затем тасует их и, понятно выигрывает, проигрывая только тогда, когда нужно проиграть. Если ставится небольшая сумма денег, то шулер дает возможность противнику своему выиграть. Тот, выигрывая, увлекается и ставит на карту еще больше денег, но тут ему взять уже не удается; желая возвратить проигранное, он ставит еще больше и, наконец, теряет все, что имеет.
Зазывают же проходивших так: выходит один из шулеров на улицу и прохаживается около квартиры; завидев мужичка, подходит к нему и начинает расспрашивать, кто в их селе или деревне писарем, сидельцем питейного заведения, зачем он приехал в город, и, если с продажей, то на сколько продал; мужик, не подозревая ничего особенного, говорит с ним по душе, без утайки.
Заметив, что у мужика есть деньжонки, шулер говорит: «Братец, потрудись зайти в мою квартиру, я напишу своему знакомому, а вашему целовальнику, письмецо, давно с ним не виделись, он приятель мой задушевный». Мужик заходит и дожидается, пока напишется письмо.
В это время сотоварищи шулера торгуются о карте, один предлагает поставить рубль, другой уверяет, что это мало. Мужика все это интересует, он присматривается, желая узнать последствия. Один противник, ставящий деньги, выигрывает, а мечущий карты — проигрывает; это тянет мужика принять участие и самому попытать счастья, но он сначала не решается; тогда «знакомый сидельца» ободряет его, предлагая попробовать сыграть, пока он пишет письмо, уверяя, что мудреного в этой игре нет ничего и нетрудно заметить из трех карт одну. Мужик, убедившись, что узнать свою карту очень легко, и, соблазняясь возможностью зашибить деньгу, решается. Не более как через час он проигрывает все, что имеет.
Не худо бы обратить внимание на этот притон» (СВ. 1888. № 31).
Район Заисточья до революции часто служил пристанищем разных темных лиц, в том числе карточных шулеров
К сожалению, предупреждения срабатывали не всегда, и шли разоренные игроки в полицию, чтобы узнать, что управы на мошенников нет…
Впрочем, даже выбравшись из логова мошенников, обобранные томичи не оставались в безопасности. «Сибирский вестник» описывал случай, когда шулера Новгородцев и Мальцев набросились на свою жертву — И. Викеньева — в харчевне, «свалили на пол, вытащили из кармана 2 или 3 рубля денег, сняли сапоги и бобровую шапку», а когда их поймали, оправдались тем, что Викентьев «играл с ними в карты и проиграл им эти вещи» (СВ. 1888. № 37).
№ 9 «Фабрика поддельных вещей»
Кроме фальшивых денег, обнаруживались в Томске и фальшивые гири, и поддельное золото. Это были происшествия «штучные», хотя они и вызывали большой резонанс в обществе. Например, в 1888 году в Томске накрыли «целую фабрику поддельных золотых и серебряных вещей»:
«Фабриканты этой единственной в своем роде фабрики были доведены до такой степени совершенства, что даже такие опытные люди, как содержатели касс ссуд, принимали произведения этой фабрики за настоящие золотые и серебряные. Одному из них, г. Мизгер, касса которого на Большой улице, три раза и трое различных лиц приносили подобные вещи – поддельные золотые цепочки, кольца, перстни, серебряные ложки и вилки, и г. Мизгер, пробуя золото острой водкой, три раза обманывался, выдав под эти вещи 350 рублей ссуды. … Произведения этой фабрики появилось было уже и на толкучем базаре, где разные темные лица предлагали «по случаю» купить золотой перстень, цепочку и пр., а простаков, покупавших эти вещи, надо полагать, нашлось достаточно» (СГ. 1888. № 20).
№ 10 Дело о подмене ребенка
Уникальность этого дела заставляет нас выделить его в отдельную номинацию. «Сибирская газета» в начале 1888 года рассказала о том, как у одной бедной девушки подменили ребенка, отдав его гражданке К. Газета сообщала читателям, что «мы теперь узнали, ребенок этот у К. отобран и отдан настоящей матери.
Интересен финал этой истории: муж К. разводится со своей женой, так жестоко его обманувшей своими уверениями, что ребенок их. Бедный К. три месяца считал себя счастливым отцом, а тут вдруг пришлось убедиться, что ребенок чужой» (СГ. 1888, 3 25).
Дом городской полиции
Интересно, каков был бы «топ-10» криминальных происшествий Томска в 2020 году?..
