«На щекотливую тему»: о проституции в дореволюционном Томске
О жизни «жриц свободной любви» в России на рубеже XIX-XX веков
«Казалось, вместе с ночной темнотой по аллеям сада медленно разливается грязное море мелкого разврата и грубых вожделений.
...Какой-то прилично одетый господин, размахивая тросточкой, прошел мимо Кати, искоса посмотрев на нее.
Потом он вернулся, подсел к девушке и, нерешительно покашливая, начал:
— Э...э что же вы, барышня, сидите в одиночестве, не гуляете?
Она промолчала.
Ночной Дон-Жуан сделался развязнее. Он подвинулся к ней поближе и продолжал:
— Отчего вы такая сердитая? Не хотите даже разговаривать! Пройдемтесь по саду?»
(Не-Крестовский (В. Курицын) «Томские трущобы»)
О «жрицах свободной любви» до революции писали довольно много, и это понятно: ведь проституция была неотъемлемой частью жизни России конца XIX — начала XX веков. Услуги «жриц» были вполне доступны представителям всех сословий, в эту сферу деятельности было вовлечено значительное количество женщин.
«Жертвами общественного темперамента» называли девушек этой профессии в Томске на страницах местных газет, поднимая многочисленные проблемы, связанные с проституцией. Посмотрим, что писали в конце XIX — начале XX века об этих «жертвах» в «Сибирской газете», «Томском листке» и «Сибирской жизни».
«Живой товар»
В «веселом доме» на Диком Западе
Обращаясь к теме проституции, томские журналисты отмечали, что никаких серьезных исследований этого явления не велось: «у нас имеются по этому предмету только в небольшом количестве переводные статьи и компиляции, вовсе не отвечающие своему назначению, а еще более деморализующие общественную нравственность изображением картин порнографического характера» (ТЛ. 1896. № 223).
Опираясь на книгу Д. Мордовцева «Живой товар», журналисты так описывали развитие проституции в России. Она «официально» не существовала в Древней Руси, однако так называемая «домашняя проституция» была и при Владимире, содержавшем «очень немаленький гарем, состоявший чуть не из нескольких сот наложниц», и при Иване Грозном, когда «привилегированные опричники бесчинствовали и развратничали, увозя чужих жен и дочерей».
При Петре Первом, писал «Томский листок», в Россию проникли «все пороки тогдашнего европейского общества», в том числе проституция, которая в дальнейшем расцвела пышным цветом при Екатерине. Затем «при императоре Павле проституция, бывшая до того скрытым развратом, признавалась уже легальной, хотя одновременно с этим, правда, против нее были приняты меры: «падшие женщины» принуждались носить желтые платья, как отличительный признак, а в 1800 году Высочайшим указом повелевалось развратных женщин из обеих столиц «отсылать прямо на Нерчинские фабрики» (ТЛ. 1896. № 223).
В настоящее время, писала газета, проституция уже вышла на международный уровень, и борются с ней не только в России, но и в Англии, и в других странах.
Что же касается Томска, то здесь тема проституции освещалась довольно неравномерно.
«По дешевой цене»
В 1880-х годах газеты обращали внимание на проблему падших женщин в основном в связи с тем, что существовавшие в городе притоны служили источником разнообразных проблем для жителей.
В окрестностях Нечаевской улицы размещался один из самых дешевых притонов Томска.
Журналисты «Сибирской газеты» писали:
«В Солдатской Слободке, на углу Нечаевского переулка, помещается дом терпимости, известный у посетителей и в околотке под названием «Дешевки». Содержатель этого дома, вероятно, следуя примеру купцов продавать товары с уступкою известных процентов, пустил и свой товар по дешевой цене. Попытка увенчалась успехом. «Дешевка» привлекла публику, от которой отбоя нет, — жиганов, бакланов и солдат. Не говоря о крайней степени нравственного развращения, о бесстыдном топтании в грязь человеческой личности, превратившейся в какой-то товар, на который делается хозяином скидка, между посетителями идет борьба, происходят драки и войнишки за обладание товаром. Драки происходят на улице и пьяные лупят без разбору даже прохожих. Обращаем внимание полиции на это возмутительное безобразие» (СГ. 1884. № 7).
О быте продажных женщин, о специфике домов терпимости газеты не писали — в целом это была закрытая тема, которую не принято было обсуждать в обществе. До публики доносились лишь отголоски этой «невидимой жизни», примерно такие новости:
«Ни для кого не тайна, что публичные женщины подвергаются и у нас еженедельному осмотру. Но вряд ли известно, что они состоят, в некотором роде, «плательщиками» — куда и кому именно, сказать не беремся. С каждой из приходящих для осмотра еженедельно взимается «на полы» — будто бы для мытья полов помещения, где производится осматривание. Но ведь в городскую смету для этого вносится особая статья? Что же значит сие?» (СГ. 1885. № 6).
За здоровьем «жриц любви» позволяли следить специальные книжки, которые должна были заполняться еженедельно. Вот, например, документ одной из владимирских женщин, датируемый 1889 годом.
Понятно, что вопрос был скорее риторическим: всем было понятно, что кто-то из расторопных служащих нашел удобную лазейку для получения своей маленькой прибыли с женщин, беззащитных перед дельцами самого разного рода. «Жриц любви» можно было продавать, можно было обирать — и, наверное, одни только журналисты пытались как-то привлечь внимание общества к этим безобразиям.
Темная сторона «развеселых домов»
Одним из журналистов, которого живо волновала тема падших женщин, был Виктор Лидин, сотрудник «Сибирской жизни». В фельетоне «Наброски» он обращал внимание на то, какой доступной является проституция:
«Среди всеобщей дороговизны «свободная» любовь является у нас забавой веселой и дешевой. Тем более дешевой, что расплачиваться за эту забаву виноватым приходится редко. За них расплачиваются «без вины виноватые», поддерживающие население воспитательных домов и приютов для детей-подкидышей, с одной стороны, и «развеселых» домов — с другой» (ТЛ. 1896. № 110).
Журналист описывал, как «галантные джентльмены», наигравшись в любовь, устремляются дальше в поисках наслаждений, а их бывшим любовницам остается иногда одна дорога — в дом терпимости: «преобладающий контингент населения этих домов создается именно из этих жертв «неудачной любви». Еще один немалый процент дает «шумная улица, с ее бесплодно вопиющей к небу нищетой». Оказавшись же в домах терпимости, женщины превращаются в «игрушку, с которой люди обращаются с детским легкомыслием и удивительным бессердечием». В этих «развеселых домах» живется «очень печально»: «за напускным и шумным весельем приходится маскировать скрытую тоску и безмолвное молчание» (ТЛ. 1896. № 110).
Лидин был возмущен тем, что «коммерсанты» считали «проститутку — вещью, из которой нужно выжать все, что только можно», позволяли себе бить женщин, как рабынь, и перепродавать, как товар. Содержание «пансионов» оказывалось невероятно прибыльным делом, тем более что в них не гнушались и шулерством, и грабежом посетителей. «Не пора ли, однако, положить предел всем этим безобразиям?» - восклицал журналист. Он призывал общество к большей защите женщин, занятых в этой сфере.
Лидин настаивал на организации правильного надзора за проституцией в Томске, подчеркивая:
«В настоящее время, в виду частных случаев самоубийств, так недавно еще имевших место в наших домах терпимости, на помощника полицмейстера В.М. Тарасевича возложена обязанность привести в ясность и урегулировать отношения между проститутками и содержателями домов терпимости» (ТЛ. 1896. № 148).
Но проблемы, связанные с проституцией, должна были быть предметом забот не только полицмейстеров, считал Лидин. Ведь проститутки в Томске были «главными агентами распространения сифилитической заразы», этого «страшного бича человечества, для борьбы с которым созываются всероссийские съезды врачей».
Так что Лидин предлагал подключиться к процессу надзора и «совещательной комиссии из всех врачей, живущих в Томске», и представителям от городского общественного управления, рассказывал о том, как организован надзор в Москве, Казани, Харькове, Минске.
«В защиту падших женщин»
Не только власть должна была обратить внимание на проблемы проституции. Журналисты «Сибирской жизни» утверждали, что пора уже и самим женщинам учредить что-то вроде «Общества подаяния помощи погибшим женщинам». Как пополняется их отряд? Журналист, скрывшийся под псевдонимом «Черноморец», писал:
«Пропала 15-летняя девушка Мавруша, привезенная из деревни Голодаевки «для услужения» в городе»...
Ах, господа! это старый, как грех и вечно юный, как история с провалами Ушайской набережной, вопрос...
Правда, заметки о таких «исчезновениях» попадают в отделы «хроники» местных газет очень редко, но «привезенные из деревни» Марфуши и Мавруши пропадают у нас бесследно и безвозвратно ежедневно.
Городской воздух действует на деревенских Марфуш и Мавруш изумительно.
В короткий срок он производит с ними непостижимую метаморфозу: холщовая юбка на Мавруше преображается в юбку клоше, миткальная кофта — в лифчик с «буферными» рукавами, «ситцевый платочек» — в модную шляпку а ля черт меня побери!» (СЖ. 1898. № 56).
В итоге же они обнаруживаются в «злых ямах», в которых «царят нищета, голод, колотушки «мадамы», побои, оскорбленья, вынужденное пьянство на голодный желудок, тяжелые и неизбежные болезни, трепет перед стоящим на ближайшем посту городовым, беспомощность и беззащитность»...
А кто же потребители услуг этих «жертв общественного темперамента», спрашивал журналист? Понятно, кто — «братья, мужья, отцы и сыновья», на которых и призывала газета обратить внимание.
Идея об основании такого общества действительно была реализована в 1903 году, когда в Томске начало работать «Сибирское общество защиты женщин», одной из задач его была «борьба с развратом профессиональным и случайным» (СЖ. 1903. № 39).
«Притоны тайного разврата»
Обращение к услугам проституток таило немало опасностей для дореволюционных томичей. И прежде всего это была опасность заразиться венерической болезнью. Ситуация в Томске с этим складывалась катастрофическая, работала целая комиссия по вопросу о борьбе с сифилисом (см.: СЖ. 1897. № 158, 178, 203). Но если в легальных домах терпимости контроль над заболеваемостью, регулярный осмотр как-то можно было организовать, то тайная проституция и женщины-одиночки представляли просто неразрешимую проблему.
В одном из отчетов о заболеваемости сифилисом была приведена следующая статистика:
«Источником заражения сифилисом была, главным образом, тайная проституция: из 72 больных заразились в банях 14, в пивных 16 и на квартирах тайнах проституток 13. Пять лиц из заразившихся имели менее 15 лет, 8 лиц были из женской прислуги, 4 — из мужской, 6 — из служащих в колбасных и пекарнях» (СЖ. 1902. № 34).
Практически в каждом номере газета публиковала сведения о том, сколько было в результате облав задержано проституток-одиночек на улицах Томска. Отчеты выглядели примерно следующим образом:
«10 февраля днем, по портерным, трактирам и другим «теплым заведениям», состоящим в районе 3 полицейского участка, произведена была облава, результатом которой явились: 10 девиц, занимающихся проституцией при портерных лавках...» (СЖ. 1898. № 34). 20 февраля 1899 года – арестовано «за тайную проституцию» 8 женщин (СЖ. 1899. № 41), 2 марта 1899 года – снова 8 (СЖ. 1899. № 47); 7 февраля 1903 года – 5 тайных проституток (СЖ. 1903. № 31), 9 февраля 1903 года – трое (СЖ. 1903. № 34) и т.д.
Полиция пыталась прикрыть тайные притоны в пивных:
«За последнее время полицией обращено строгое внимание на пивные лавки, которые, в большинстве случаев, представляют из себя притоны тайного разврата и всяких мерзостей, но, как оказывается, борьба с этими язвами нелегка: посетит сегодня полиция такое заведение, разгонит проституток, сделает внушение, а завтра – опять то же самое, если не хуже» (СЖ. 1899. № 29).
Находила полиция «рассадники разврата» и в томских банях. В заметке под характерным названием «Вино, пиво и проститутки в бане» сообщалось:
«Полицией недавно обнаружено хранение вина и пива и присутствие проституток в бане Завьялова, арендуемой Дондо, по Акимовской ул. Вино и пиво были спрятаны под разной одеждой» (СЖ. 1903. № 33).
Впрочем, журналисты свидетельствовали о том, что в самом центре города, на Почтамтской улице, с 5 до 7 вечера по тротуарам «разгуливают целые вереницы «этих дам», открыто и совершенно бесцеремонно предлагающих свои услуги мужчинам до детей школьного возраста включительно» (СЖ. 1909. № 31).
Дома терпимости: за и против
В начале XX века на страницах томских газет развернулась дискуссия по поводу того, способствует ли пребывания женщин в домах терпимости их защите или, наоборот, их большему «закрепощению». Санитарный врач Гречищев в статье «Притоны разврата» выступал решительно против домов терпимости. Он считал, что притоны разврата представляют для женщин «самые цепкие и самые прочные сети, при помощи которых женщина вовлекается в разврат»», притоны «заинтересованы в том, чтобы освежался личный состав проституток», почему и «действуют в этом направлении, не покладая рук».
Гречищев писал:
«Некоторые опасаются того, что как бы с закрытием домов терпимости все то бесстыдство, которое свойственно притонам разврата, не выплыло на улицу и не причинило общественному благонравию непоправимый ущерб. По поводу этого опасения отмечу: правда, притоны разврата – самая высшая школа бесстыдства, которая заражает и приемам которой подражают. Но при этом не надо забывать, что уроки бесстыдства в домах терпимости дает небольшая сравнительно горсть проституток» (СЖ. 1913. № 2).
Он приводил данные о том, сколько «официальных» проституток было в Томске – «по данным 1911 года женщин в домах терпимости было 153», так что, по его мнению, закрыть все эти «притоны разврата» было бы и уместно, и вполне в русле общемировых веяний.
По свидетельству томских дореволюционных журналистов, встретить «падших женщин» можно было даже в центре города — на Почтамтской улице. И, кстати, отвязаться от них было довольно сложно.
Фото открытки опуликовано Федором Шабановым (shabanov-f.livejournal.com)
Уже через несколько номеров в газете появилась заметка «в защиту домов терпимости», которая извещала:
«Владелицы домов терпимости вошли в городскую управу с ходатайством не закрывать их торговых предприятий, так как эта мера может повлечь за собой распространение проституции по всему городу. В своем ходатайстве владелицы домов терпимости, возражая против доводов, выставлявшихся на объединенном заседании комиссии по благотворительности и врачебно-санитарного совета доктором К.М. Гречищевым, утверждают, будто процент заражаемости проституток значительно ниже показанного в отчете городового врача» (СЖ. 1913. № 4).
Как известно, конец спору положило только наступление власти Советов...
«Томские гейши»
Самые известные описания томских «жриц любви» и их «мест обитания» оставил томский писатель В. Курицын (псевдоним «Не-Крестовский»), который в своем романе «Томские трущобы» не раз обращался к теме продажной любви. Но Курицын был далек от социальных обличений. В его романе мир «томских гейш» - загадочный и манящий, полный неги и желаний:
«Окна были закрыты спущенными шторами. Мягкая мебель: широкий диван и кресло, большой во всю комнату ковер – говорили о любви обитательниц этого гнездышка к комфорту. Приятный розовый полусвет придавал обстановке какой-то особый, таинственный и чарующий вид.
Сильно пахло тонкими дорогими духами, точно где-то был пролит флакон. И этот волнующий необыкновенный запах вызывал в уме Гудовича невольное представление о тонком душистом женском белье, о холеном теле... <...>
— Вечно он болтает глупости, — деланно капризным тоном, жеманясь и поводя пухлыми плечами, заговорила старшая из сестер, выходя из-за перегородки. Вслед за ней вышла и другая сестра. Обе они были одеты очень оригинально и к лицу: в шелковые цветные халатики — гейши, оставляющие широко открытыми шею и грудь. Волосы у сестер были причесаны тоже a la Гейша; для довершения сходства в их прическах красовались бумажные цветы.
— Клянусь честью, они прелестны! — аффектированно воскликнул Коко, театрально раскланиваясь перед барышнями» (Не-Крестовский (В. Курицын). Томские трущобы. Глава 13 «Кутеж по-сибирски»).
Можно предположить, что примерно такими рисовались «томские гейши» читателям авантюрных романов В. Курицына
Ну а о последствиях посещения таких вечеров можно было прочитать в книге все того же санитарного врача К. Гречищего с интригующим названием «Сифилис и венерические болезни в г. Томске».
Вот так, с разных сторон, освещалась «щекотливая тема» томскими журналистами и писателями дореволюционного Томска. И представлялась она далеко не такой безоблачной и «веселой», как можно было предположить, читая описание «Томских трущоб» в романе Не-Крестовского.
