Январь 1917-го в Томске: город скатывается в кризис
Сто лет назад жизнь в нашей стране изменилась бесповоротно и навсегда. Все, что было до 1917 года, стало Россией дореволюционной, а после настали смутные времена, прячущиеся за формулировками «установление советской власти на территории России», «гражданская война» и т.д., и т.п. Неудивительно, что сегодня все мысленно обращаются к этому переломному году, пытаясь понять, что и как происходило в 1917-м в стране и мире. А мы можем рассказать, какие главные события Томска волновали горожан, опираясь, как обычно, на томские газеты.
В январе 1917 года никто в Томске, конечно же, не предполагал, какие события буквально через месяц начнут переворачивать вверх дном всю российскую жизнь. Да — шла война, но Томск находился в глубоком тылу, и все в целом уже привыкли к тяжелым условиям тыла, как-то приспособились к ним. Две газеты — либерально-кадетская «Сибирская жизнь» и демократическое «Утро Сибири» — отражали на своих страницах обычную жизнь зимнего города, наполненную тревогами, казусами, радостями, достижениями... Но постепенно на первый план все больше выходили несколько главных проблем.
Сахар по карточкам, хлеб по талонам
Недостаток сахара и муки в конце 1916-го — начале 1917 года привел к введению карточной системы. В январе сахарные карточки уже были в ходу, бурно обсуждались вопросы снабжения населения мукой.
В каждом номере газеты писали о том, как мука скупается горожанами и крестьянами, как власть пытается навести порядок в деле обеспечения мукой всех желающих. Вот примеры новостей про муку начала января 1917 года:
«В последние дни у мучных лавок наблюдается большое скопление чающих приобрести муку, огромное большинство покупающих — крестьяне, которые усиленно вывозят муку из Томска» («Утро Сибири». 1917. № 3)
«К введению карточной системы на муку. Так как предположено по карточкам, в счет мучной нормы, выдавать и печеный хлеб, то пекарям и булочным будет выдаваться 20 % муки от общего количества потребления ее городом Томском. При подсчете населения, при введении карточек на сахар, установлено, что в Томске около 125 тысяч душ, следовательно, всем томским пекарям в месяц будет выдаваемо около 25 тысяч пудов муки на изготовление хлеба» («Утро Сибири». 1917. № 3).
«Длинные очереди к лавкам, или, как их называли в то время, «хвосты», появились в Томске еще в 1916 году, когда стал ощущаться недостаток продовольствия. В 1917 году положение все более ухудшалось. Были введены карточки на продукты питания и промышленные товары, но они не спасали от угрозы голода». ТОКМ. Фотография и цитата: Томск: история города в иллюстрациях 1804-2004. Томск, 2004. С. 264.
Казалось бы: 125 тысяч всего населения, какие особые проблемы с организацией могли бы возникнуть? Но не тут-то было.
Номер 11 «Утра Сибири» начинался с «Воззвания к населению города Томска» городского головы П. Ломовицкого, который объявлял:
«В целях наилучшего обеспечения населения города Томска мукой в настоящее исключительное время Томская городская Дума… постановила: ввести для этой цели карточную систему и организацию этого дела возложить на городскую исполнительную продовольственную комиссию.
Объявляя об этом, довожу до сведения жителей города Томска, что они муку могут получать из всех лавок томских мукомолов, а именно: из лавок Кухтерина, Родюкова, Фуксмана и Горохова в главном мучном корпусе на Базарной площади, лавок Родюкова и Фуксмана на Белозерье, в лавке Кухтерина на Иркутской улице, в лавке Родюкова за озером на Знаменской улице, в лавке Кухтерина по Нечаевской улице и в лавке Фуксмана на углу Александровской и Преображенской улиц.
Мука будет выдаваться из расчета по одному пуду в месяц на человека по специально подготовленным продовольственной комиссией кучным карточкам.
Начало продажи муки в таком порядке Томским губернатором назначено 16 января 1917 года.
Впредь до изготовления вышеозначенных карточек продовольственной комиссией на вторую половину января и февраль месяц будут выдаваться особые талоны на право получения муки <...> так как число талонов потребуется громадное и изготовить их и раздать в скором времени не представляется возможным, то обращаюсь к населению города с убедительнейшей просьбой являться за талонами в первые дни только тем, которые сильно будут нуждаться в муке, а кто имеет хотя бы небольшой запас муки, тех прошу несколько дней пообождать и тем избегнуть скученности народа в первые дни выдачи таких талонов...» (УС. 1917. № 11).
Ну и угадайте, что случилось после такого воодушевляющего воззвания с призывом не создавать «скученности народа» и не волноваться по поводу того, что талонов/муки на всех не хватит? Правильно: в городе немедленно возникли громадные очереди, которые тут же прозвали «хвосты», и начали писать о них в газетах:
«У мучных лавок творится что-то невероятное: «хвосты» обывателей дрогнут около запертых дверей с рассвета. Вчера «хвосты» группировались не только у лавок центрального базара, но и у лавок, расположенных вне торгового центра. Так, например, вчера у лавки Кухтерина на Нечаевской улице к 5 часам утра уже стоял солидный «хвост». К открытию лавки набралось несколько сот человек» («Сибирская жизнь». 1917. № 25).
Собственно Нечаевская улица, где располагалась лавка Кухтерина
Поползли слухи о том, что выдача муки прекращается:
«В виду распространившихся по городу слухов о том, что выдача муки прекращается, мы уполномочены сообщить, что слухи эти лишены всяких оснований, мука будет выдаваема, как и прежде, по мере изготовления ее местными мельницами» («Утро Сибири». 1917. № 23).
Власть изо всех сил пыталась справиться с ситуацией, о чем свидетельствует, например, такая новость конца января:
«С 1 февраля вся продажа муки городскому населению переходит в руки городской продовольственной комиссии, которой по всему городу будут открыты несколько лавок и тем самым будут уничтожены «хвосты», наблюдающиеся за последние дни у мучных лавок» («Утро Сибири». 1917. № 25).
Впрочем, на продовольственном совещании было признано, что запасы хлеба (пшеницы) в губернии действительно «до тревожного малы». С другой стороны, «запасы зерна у крестьян имеются, но по существующим ценам они неохотно продают его» («Сибирская жизнь». 1917. № 22).
Без мяса, но с хотя бы овощами
Если вокруг мучных лавок творилось столпотворение, то остальные ряды на базарах стремительно пустели. Журналисты писали:
«На базаре в наступившем новом году много пустующих и закрытых лавок <...> Люди, стоящие близко к торговому делу, объясняют такое явление только тем, что существующие условия совершенно убили маленькую и среднюю торговлю. Этому в большой мере способствовали также расстройство транспорта и отсутствие на рынке необходимых продуктов. Причины упадка торговли указывают на молочников, которые в своих лавках давно уже не имеют муки, масла скоромного, зачастую керосина, спичек, то есть такого товара, который необходимы обывателю в ежедневном обиходе. Кроме того, указывают на то, что кооперативы, снабжая деревню самым для нее необходимым, из деревни в город ничего не везут, чем, конечно, также подрывают городскую торговлю» (Утро Сибири. 1917, № 6).
В начале месяца наступил также мясной кризис, топливный — недостаток угля; на рынках обнаружилась недостача рыбы. С тревогой ожидая лета, власти и горожане задумались о возможности самостоятельно обеспечить себя хотя бы овощами. В газетах появляются следующие сообщения:
«Продовольствоваться городскому населению с каждым месяцем становится все труднее. Цены на все продукты страшно выросли и продолжают расти. Вопрос о дороговизне настолько злободневный, что отодвигает на второй план все остальное.... И вот, нам думается, уже настало время, когда каждый, кто чувствует в своих мускулах силу, должен подумать о действительном черном труде для хлеба насущного. Это особенно должно относиться к учащейся молодежи, лето которой свободно. Пора населению городов понять, что оно не может далее беспечно надеяться, что мужики и бабы из деревни его прокормят. Городскому населению надлежит устраивать сельскохозяйственные товарищества и стараться обеспечить себя нужными продуктами. Чиновникам и лицам, занятым постоянной службой, должны быть весной предоставлены свободные дни для сельскохозяйственных работ».
Ну и вообще, считали власти, хватит отдыхать на дачах «твердой уверенности, что мужик прокормит».
Город выразил полную готовность выделять землю под огороды, а Общество Западно-Сибирского сельского хозяйства весной запланировало провести курс лекций для горожан, впервые собирающихся взять в руки лопату, по темам: «обработка почвы, о семенах, техника посева, уход за огородом, борьбы с сорными травами и т.п.». Организаторы писали: «После перерыва в несколько дней состоятся вторые курсы, тоже двухнедельные, на которых будет преподано знакомство с отдельными культурами (капуста, огурцы, морковь, свекла, репа и т.д.). Курсы предположено сделать платными, по одному рублю за каждые. Цель курсов — чтобы городское население с наступлением весны могло взяться за огородничество уже с готовыми знаниями...» («Утро Сибири». 1917. № 6).
Воровство: «знамение времени»
На фоне разорения населения немедленно активизировалась преступность. «Утро Сибири» писало:
«По словам заведующих крупными магазинами, не проходит ни одной недели без того, чтобы в магазинах не были пойманы стащившие что-либо из продаваемых материалов. В последнее время такие кражи особенно участились. Виртуозность воров поразительна, и приказчик должен быть крайне внимательным и зорким для того, чтобы предупредить кражу, что довольно затруднительно в мануфактурных магазинах, где на прилавок нагромождаются иногда целые горы различных материй» («Утро Сибири». 1917. № 11).
Интерьер одного из магазинов дореволюционного Томска
«Сибирская жизнь» описывала возросшее количество краж как «знамение времени»:
«В последнее время в городе стали наблюдаться многочисленные случаи воровства, причем нередко преступления совершаются днем, что называется «на глазах у публики». На днях, например, в полдень в одну из усадеб на Уржатском переулке забрался человек, одетый в тряпье. Его воровство ограничилось тем, что им из кладовки была захвачена посуда с кашей, которую, как передают, видимо голодный человек тут же начал есть. Хозяева увидели «вора», и он, бросив посуду, преследуемый криками «держи вора!» бросился не спеша бежать по направлению к Благовещенскому переулку, где и скрылся...» («Сибирская жизнь». 1917. № 15).
Если описываемый случай можно скорее описать как курьез, то грабежи лавок по всему Томску вызывали серьезное беспокойство у властей. Журналисты констатировали:
«Трагическое неустройство тыла и день ото дня обостряющаяся продовольственная разруха и нужда несут свои отравленные плоды — нищету и преступления... Безнаказанность многих мародеров тыла и крупных пахарей на ниве хищничества и стяжания среди массовых бедствий отечества, также, по-видимому не остается без печальных последствий...
За крупными пахарями и хищниками тянется и мелкая сошка, но иными путями и с иными средствами. Кражи — одна смелее другой, не только на окраинах и в глухих углах, но и в самом центре города, учащаются с каждым днем становятся чуть не бытовым явлением.
Мелкие воришки начинают действовать уже не в одиночку, а шайкой, имея в своем распоряжении даже лошадей, чтобы увезти покраденное. В ночь на 18 и 19 января действия воришек приняли характер почти облавы, воровской облавы на... киоски в городе» (СЖ. 1917. № 16).
Описывая нападения на киоски, как удачные, так и неудачные, журналист особенно подчеркивал, что до сих пор никто из воров-«киосочников» не был пойман...
Нервы на пределе
О возросшем давлении на психику обывателей свидетельствовало увеличение числа сумасшедших на томских улицах. Нередко в газетах стали появляться такие заметки:
«Странный покупатель»: «На днях в галантерейное отделение магазина Второва вошел покупатель и стал отбирать наиболее дорогие и ценные вещи. Судя по его платью, продавцы усомнились в его кредитоспособности и предложили уплатить в кассу за забранный товар. Произошла заминка. Между тем по телефону была вызвана полиция прибывшая в магазин как раз в момент заминки. Приглашение пожаловать в участок покупатель безропотно исполнил. Теперь выяснилось, что этот покупатель — умалишенный, и почти то же самое он проделал в одной из мебельных фирм. Он водворен на место жительства» («Утро Сибири». 1917. № 11).
А в середине месяца Томск как громом поразила весть о внезапном самоубийстве профессора.
Газеты писали:
«17 декабря после 12 часов дня в главном здании Технологического института, в профессорской комнате, выстрелом из револьвера в рот покончил жизнь профессор Лев Львович Тове. В комнате, где застрелился Тове, найдена записка следующего содержания: «Для пользы дела должен посторониться и передать его в более твердые руки. Желаю успеха, чтобы шло быстрее».
С 1 декабря минувшего года профессор Тове был назначен районным уполномоченным по топливу с огромным районом ведения от Акмолинской области и кончая Иркутской губернией. Непомерная работа нервировала покойного до такой степени, что он лишился сна. На советы близких отказаться от работы он отвечал отказом, считая, что этого сделать он не имеет права.
По циркулирующим слухам, которые подтверждаются приведенной выше запиской, оставленной Л.Л. Тове, причиной трагической кончины профессора и послужила эта работа, которую, с его точки зрения, он недостаточно хорошо выполнял.
Покойный считался большим практиком горного дела и изучал таковое не только в Сибири, но и в Америке. Лекции по горному искусству покойный профессор начал читать в Томском технологическом институте с 1902 года» («Утро Сибири». 1917. № 15).
Все знавшие профессора отмечали его мягкий и добрый характер и то, что это был один из самых любимых студентами профессоров. Даже в день своей смерти «Л.Л. Тове экзаменовал студентов и не проявлял никаких внешних признаков о своей роковой развязке».
Весь январь газеты размещали статьи студентов, профессоров, томичей, посвященных памяти профессора Тове, в которых подчеркивали, что огромная ответственность, взятая на себя ученым, и неспособность выполнить поставленные задачи сломила его дух.
Пьянству бой
Дополнительный колорит и нервозность общественной обстановке придавала борьба с пьянством, которая велась, как обычно, карательными мерами. Газеты констатировали: «В настоящее время городская тюрьма переполнена самогонщиками. Очевидно, что те внушительные взыскания, которые установлены законом для лиц, занимающихся кормчеством, — не страшат их. Надо полагать, что те выгоды, которые получают корчемники, с лихвой покрывают как штраф, так и наложенный в усиленном виде акциз. Количество дел, возбужденных против самосадочников такого, что по отзыву одного из представителей местной адвокатуры, скоро будет разбираться только одни самосадочные дела» («Утро Сибири». 1917. № 16).
«Сибирская жизнь» посвятила этому вопросу передовую статью под названием «Надвигающееся бедствие», в которой указывала:
«Внимание общества привлечено вопросами народной трезвости. Читатели знакомы с проектом кн. Горицына-Муравлина относительно укрепления трезвости во время войны и в послевоенное время. Предполагается навсегда запретить изготовление и продажу водки и водочных изделий, разрешив продажу виноградных вин лишь после войны. Вместе с тем не признается целесообразным заполнять досуг деревни развлечениями, — необходимо приучить деревню к труду в течение всего года.
Вот, в сущности, все основы плана борьбы за народное отрезвление».
Журналисты оценивали этот план весьма невысоко, поскольку тут же обнаружились разнообразные лазейки для приобретения вожделенного напитка и прежде всего — это самогоноварение, а «богатые люди пьют почти по-прежнему». С другой стороны, действительно, «пьянства в прежнем объеме, в прежнем красочном виде нет. Нет широкого, открытого, назойливого распространения алкогольного яда, которое было при продаже их казенных винных лавок. И уже это неоценимое благо. Важно и то, что именно казна прекратила продажу водки, что именно государство отказалось от этого дурного, предосудительного источника доходов» («Сибирская жизнь». 1917. № 12). Но одних запретительных мер все-таки недостаточно, считала «Сибирская жизнь», и особенно в деревне надо действовать по-другому, прежде всего стимулируя общественную, социальную жизнь. Пока же, лишенная привычного средства забвения бед, деревня и городская беднота лихорадочно искала ему замену…
Но фотографии хорошо видно оживленное движение возле Бактериологического института Томска
Осторожно, лошадь!
Нехватка продовольствия и топлива, возросшая преступность, вынужденная трезвость и другие беды причудливо перемешались в январе 1917 года с традиционными городскими проблемами, первая из которых — транспорт:
«При движении по улицам в г. Томске порядка никогда не было, за последнее же время движение по улицам самое беспорядочное. Любители быстрой езды из улиц устроили какое-то ристалище, обозы тянутся по улицам бесконечными вереницами, ломовые извозчики (при перевозке товаров) оставляют своих лошадей без присмотра, крестьяне при возвращении домой иногда гонят лошадей по улицам в страшном беспорядке и проч., и проч.
Результаты такой беспорядочной езды уже сказались. Несколько времени назад крестьянами была сбита с ног г-жа А-нова, которая уже более двух недель лежит в постели. 21 января была сбита с ног г-жа П-кина, которая, к счастью, отделалась лишь испугом. В амбулатории часто являются больные за медицинской помощь по поводу ушибов, полученных вследствие неосторожной езды...» («Утро Сибири». 1917. № 22).
Увы, отделаться легкими повреждениями удавалось не всем. «Сибирская жизнь» писала:
«Смерть от ушибов. 23 января в городской больнице общественного призрения умерла Анисия Георгиевна Брагина от ушибов, причиненный ей лошадью по дороге со ст. Томск I в город. Труп умершей отправлен в анатомический покой» («Сибирская жизнь». 1917. № 21).
Центр города, спасенный чудом…
Из широко обсуждаемых событий января 1917 года можно назвать также пожар, уничтоживший здание скетинг-ринга (место для катания на роликах).
«Недавно в Томске организовалось товарищество под названием «Скетинг-ринг». Товарищество уже приступило к постройке специальнаго здания под скетинг-ринг по Дворянской улице. Здание предполагается совершенно закончить в конце декабря. Размер помещения 12+12 саж. Вместимость 1500 чел. Поле в манеже будет асфальтовым, вокруг стен два яруса лож и галлерей для зрителей. Кроме того, товарищество предполагает отвести в здании скетинг-ринга отдельное помещение для кинематографических сеансов» (nik191-1.ucoz.ru).
«Большой пожар»: «В 10 часов вечера 18 января на Дворянской улице сгорело здание «Скетинг-ринга». Причины пожара не установлены. Здание было необитаемо. Огонь распространился по всему зданию с чрезвычайной быстротой, так что приехавшие пожарные команды могли только отстаивать соседние и противоположные здания.
Здание «скетинг-ринга» не застраховано, и убыток владельцами исчисляется в 25 тысяч рублей.
Сгоревшее здание имеет свою маленькую историю, начавшуюся несколько лет тому назад. Это здание, так ярко доказавшее опасность возведения подобного рода построек в центре города, было выстроено вопреки желания большинства городского самоуправления. Ныне же, всего несколько дней тому назад, это же здание было осмотрено городской комиссией для определения возможности устройства в нем цирка. Здание комиссией было забраковано.
Жар от горевшего дома был настолько велик, что дома, стоявшие на другой стороне улицы, начали дымиться, но соединенными и дружным усилиями пожарных, обративших все свое внимание на соседние постройки, а также благодаря зимнему времени — весь пожар ограничился только одним «скетингом».
По словам очевидцев, довольно крупные головни летели на большое расстояние от пожарища» («Утро Сибири». 1917. № 16).
«Сибирская жизнь» добавляла, что «огонь был настолько силен, что с крыш домов, окружавших пожарище, бежали целые потоки воды, снег таял быстро», и если бы не зима и не водопровод, оказавшийся совсем рядом, Томск лишился бы своей центральной улицы...
На лыжах через Томь
К счастью, спортом горожане могли заниматься не только в этом злосчастном здании. Газеты писали:
«Местным спортклубом 8 января был открыт лыжный сезон гонкой на дистанцию 10 километров от старых лагерей за Томь и обратно, через «Потаповы Лужки» и железнодорожные дачи. Участвовало пять человек. Расстояние пройдено первым из участвующих в 1 час 5 минут с секундами. В воскресенье, 15 января, назначена эстафетная гонка там же» («Сибирская жизнь». 1917. № 10).
Пять участников — это, конечно, маловато, но организаторы не теряли надежды. Совместно с обществом «Сокол» они планировали открыть специальную лыжную станцию и давать лыжи напрокат, а еще в помещении Алексеевского реального училища собирали группы для занятий гимнастикой — мужскую и женскую.
В Алексеевском реальном училище заниматься гимнастикой могли как юноши, так и девушки
«Чертова печать»
Пока горожане боролись с подступающим голодом, на них шла беда другого рода: оспа. В начале января появилась информация:
«Как нам сообщают, в деревне Аксеновой, Спасской волости свирепствует оспа. Крестьяне, переходя из дома в дом, могут разнести заразную болезнь по деревне. Приняв же во внимание, что деревня Аксенова находится поблизости от города, можно опасаться заноса этой болезни в город» («Утро Сибири» 1917. № 3).
А вот новость конца января:
«В районе села Арлюковского Томского уезда, а также в деревнях Простокишкиной, Осиновке, Сурковой, Боровой, Изылинской и Гутово свирепствует в настоящий момент натуральная оспа... При опросе крестьян, почему они не делают прививку, некоторые из них заявили, что прививка — это «чертова печать».
А ведь прививки уже начали делать бесплатно, особенно призывая поставить их детям, особенно не болевшим этой коварной болезнью…
Книжный бум начала века
Среди невзгод журналисты не теряли из вида события культурной жизни. На страницах газет критиковали Игоря Северянина за очередные его «поэзы» (сибиряки вообще не приняли модернизм, и это тема для отдельного разговора), зато горячо приветствовали выход в Петрограде двух книг писателей-сибиряков — В. Шишкова (сборник рассказов «Сибирский сказ») и Г. Гребенщикова (сборник «Змей Горыныч»). Особенно хвалили молодого перспективного Гребенщикова: «Яркие, реальные образы, удачно схваченные картинки быта, колоритный и сочный язык придают книге безусловную ценность: она легко читается и дает читателю полное удовлетворение своей новизной и художественными достоинствами» («Утро Сибири». 1917. № 8).
«Сибирская жизнь» обращала внимание читателей на книгу Г.Н. Потанина «Ерке. Культ сына неба в северной Азии», вышедшую в Томске. Это, конечно, не был развлекательный роман, скорее научное исследование, но журналист отмечал: «Если освоиться с методом автора и главными линиями его мысли, следить за его работой представляет большое удовольствие» (СЖ. 1917. № 4).
В зарисовке «Около книг» известный томский поэт Г. Вяткин описывал перипетии бизнеса одного из столичных книгоиздателей, еще недавно находившегося на грани разорения, теперь же процветающего из-за резко возросшего спроса на книги. Книгоиздатель подчеркивал, что очень большой спрос на классиков:
«Превосходно расходятся «Памятники мировой литература»: Софокл, Петрарка, Марк Аврелий. Несомненно, требуются новые издания Золя, Мопассана, Диккенса, Байрона... место Джека Лондона очевидно и вполне по праву занял Вильям Локк... Большой спрос на книги по истории, естествознанию, социологии, народоведению».
И вот еще что любопытно, рассказывал книгоиздатель:
«Плохие книги, разные там сексуально-бульварные романы, раскупает город, а все лучшее требует провинция, деревня... Странно, не правда ли? Казалось, должно быть наоборот. ...Чувствуется вообще, что в глубине России народились, несмотря на войну, какая-то новая культурная сила, которая, действительно, томится духовной жаждой... Это знамение времени... Это значит, что душу войной не насытить, и жажда мысли и света, слава Богу, растет» (СЖ. 1917. № 5).
Самые высокие отзывы получила певица Надежда Ван-Брандт, которая была с гастролями в Томске в начале января. Она участвовала в постановках «Травиаты» Верди, «Ланмэ» Делиба и других опер.
Журналисты писали: «Большой праздник выпал на долю любителей вокального искусства, устроенный оперой Федорова и Склярова, давший возможность послушать такую выдающуюся величину, как Надежда Ван-Брандт. <...> Господа, Ван-Брандт делает чудеса на нашей маленькой неприспособленной сцене общественного собрания... Поразительная непринужденность пения, искренность передачи и от каждой ее позы, и от каждого жеста веет страшной мукой. Звуки, пластика, взгляд — все слилось в одну симфонию отчаяния и страдания. Любуешься и наслаждаешься каждым моментом и каждым данным штрихом изображения, забывая обо всем остальном...»
На сцене общественного собрания выступали многие знаменитости дореволюционной России, в том числе певица Надежда Ван-Брандт
Ну и замечательное объявление напоследок. Томские губернатор со страниц «Сибирской жизни» призывал население помочь армии... собаками:
«Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего армиями западного фронта, приступив к формированию школы проводников и военно-сторожевых собак западного фронта, просит прийти на помощь армии добровольным пожертвованием или продажей собак следующих пород: доберман-пинчер, немецкой и бельгийской овчарок, эрдельтерьеров, сибирских лаек, волкодавов и ирландских сеттеров, в возрасте от двух месяцев до четырех лет.
Об этом извещаю население и прощу лиц, пожелавших пожертвовать или продать означенных собак, заявления об этом направлять ко мне с точным указанием имени, отчества, фамилии, звания и местожительства и с приложением подробного описания собак, с обозначением их цены в случае продажи» (СЖ. 19127. № 15).
Так прошел январь сто лет назад. А мы продолжим свой «поход» по 1917 году, и обратимся к февралю...
