От тюрьмы не зарекайся

Неутешительный итог деятельности двух успешных руководителей

В последнее время томичи имели возможность наблюдать два судебных процесса, обвиняемыми в которых стали известные руководители предприятий: Владимир Короткевич (гендиректор ОАО «СХК») и Игорь Иткин (директор ОАО ТПО «Контур» и фирмы «Стек»). Статьи, инкриминируемые подсудимым, тяжелые. И тут бы порадоваться — преступление изобличено, зло наказано. Но вот радости почему-то нет. Нет ощущения, что добродетель, воплощенная в законе, торжествует.

Начну с того, что обвиняемые произросли на томской почве. Владимир Короткевич родился в Колпашевском районе, окончил физтех ТПИ, потом работал на СХК, продвинувшись до должности заместителя гендиректора. После этого получил назначение на должность начальника департамента в «Росатоме». Пройдя министерскую обкатку, вернулся на родной комбинат, теперь уже в должности генерального.

Игорь Иткин родился в Томске в микрорайоне, находившемся под сенью ГПЗ. Что такое жить в микрорайоне, где все знают друг друга, где силен местный патриотизм, очень хорошо знают люди, кому довелось жить в таком микрорайоне в доперестроечные времена. Позднее окончил ТУСУР. А в период перестройки создал фирму «Стек», которая стала одним из значимых налогоплательщиков региона. Сам руководитель фирмы зарекомендовал себя с лучшей стороны. А в трудные времена на «Контуре» Иткин был назначен директором этого предприятия. Помнится, что дела тогда пошли успешно. На «Контур» вернулся оборонный заказ.

Жизненный путь и того, и другого был на виду, связан с родной землей. И потому известия об инкриминируемых им преступлениях были встречены (и это не только мое мнение) с сомнением.

Видимо, чтобы рассеять это сомнение, следственный комитет предъявил общественности результаты произведенного на квартире Короткевича обыска. На малоимущих граждан должны были произвести впечатление золотые слитки и большие суммы денег, в том числе в валюте, обнаруженные на квартире гендиректора — мол, не может быть, чтобы их обладатель не «брал на лапу».

Между тем, стоило бы обратить внимание на то, что Короткевич на протяжении долгого времени входил в росатомовскую управленческую элиту, а значит, имел высокие доходы, которые и позволяли ему законно приобретать все то, что так не любят люди, не имеющие такой возможности. У Иткина «криминала» дома не обнаружили.

Гендиректору инкриминировали «откат», директору «Контура» — переток ресурсов из госпредприятия «Контур» в свою частную компанию «Стек».

Материалы судебного разбирательства и в том, и в другом случае также не рассеяли сомнений, что, несмотря на тяжесть обвинения, все не так просто. Собственно, это было ясно уже из меры пресечения: каждому, как особо опасному гангстеру, неоднократно продлялся срок пребывания под стражей. А на суде складывалось впечатление, что не в полной мере соблюдался принцип равенства сторон. Казалось, что сторона обвинения «равнее». Впрочем, кто желает подробностей, может найти соответствующие материалы в Интернете.

И все же кое-какие неудобные для стороны обвинения факты просочились. Да что там просочились — достаточно посмотреть на первый этаж корпуса, некогда принадлежавшего «Контуру». Ныне здесь, в здании, находящемся на одной из самых оживленных магистралей города, размещаются не станки с ЧПУ, а вполне конкретные торговые площади — зримое воплощение политики, ориентированной не на производство, а на торговлю. Как гласит древний принцип: ищи, кому выгодно…

Раньше был «Стек», теперь «Стека» нет. Раньше был «Контур». А где «Контур» теперь?

Короткевичу инкриминировали взятку. Сам он считает, что пал жертвой посредников, которых якобы устранил, заключив договор о поставках угля на комбинат напрямую, минуя их. Впрочем, на суде прозвучал и политический мотив. Якобы по просьбе руководства северского отделения «Единой России» на протяжении нескольких лет Короткевич «решал вопросы привлечения финансовых средств коммерческих структур, имеющих договорные отношения с СХК, для финансирования текущей организационной деятельности северского отделения всероссийской политической партии «Единая Россия». Из чего можно было сделать вывод, что «откаты» и были той самой тумбочкой, в которой лежали деньги на поддержание жизнедеятельности правящей партии.

Мутная история с процессом в отношении бывшего гендиректора СХК в преддверии вынесения приговора дает возможность наблюдателям трактовать перспективы приговора довольно широко: от оправдательного до реального срока — не менее пяти лет.

Сами обвиняемые частично вину свою признали. А как не признать? Предприниматели говорят, что без того, чтобы не нарушить закон, в нынешних условиях просто не выжить. Реально же это значит, что каждый из них до поры, до времени находится на крючке. Не встроился во властную вертикаль или же принял не ту сторону в клановых разборках, и вот тебе — суд, бесчестье, срок.

В таких условиях твердой опорой (настоящим авторитетом!) должен быть суд, суд справедливый в том смысле, что разбирает дело и выносит приговор строго в соответствии с законом. Но можем ли мы с легким сердцем сказать: да, наш суд справедливый? Увы…

На федеральном уровне, на примере бывшего министра обороны, мы видим, что дела, которые в иные времена могли бы проходить по разряду «измена родине», переквалифицируются в халатность. А «козой отпущения» назначают дамочку (и это в Минобороны великой ядерной державы!).

Вспомним не такие далекие события и в нашей области — совершенно неприличную историю Михаила Нужного, главу Росимущества, и директора ЗПП «Томский» Бориса Мамояна. Сначала с этих постов были убраны честные порядочные люди. Потом пришли «нужные». Стали приватизировать успешное предприятие. Приватизировали, приватизировали, да не выприватизировали. «Нужные» в конце концов дошли до скамьи подсудимых. Но к одному Фемида оказалась снисходительной, ограничившись мягким наказанием, а с Мамояном случилась история в духе Салтыкова-Щедрина.

Перед самым началом судебного процесса обвиняемый тяжело заболел. И, удивительное дело, тяжкий недуг отпустил обвиняемого аккурат по истечении срока давности преступления. И как после таких дел мы можем говорить об авторитете отечественного правосудия? И, соответственно, рассматривая современные процессы, мы постоянно имеем ввиду: а точно ли в соответствии с законом и беспристрастно ли действует наше правосудие?

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора