Ядерные отходы «в топку»?

Одним из достижений уходящего года стало подписание соглашения между госкорпорацией «Росатом» и администрацией Томской области, предусматривающее строительство ряда новых объектов на Сибирском химическом комбинате. В частности «Росатом» обязуется построить на площадке СХК опытный энергокомплекс на базе ядерного реактора на быстрых нейтронах «БРЕСТ-300» с дополнительной установкой для производства плотного нитридного ядерного топлива.

Области это сулит немалые инвестиции, новые рабочие места, современный источник электроэнергии. Все бы хорошо, но атомная энергетика несет в себе потенциальную опасность. А вдруг эксперимент не удастся, случится авария, повторится хлопок? Именно это беспокоит общественников, которые подготовили обращение к губернатору и председателю Законодательной думы Томской области и собрали больше тысячи подписей. Чтобы обсудить плюсы и минусы строительства новых объектов за круглым столом на днях собрались общественники, экологи, ученые, медики и специалисты СХК.

— Представителям «Росатома» мы не доверяем, — категорично заявил Виктор Бильдин, представитель инициативной группы. — Мы доверяем только общественной экспертизе, экологической экспертизе, которые докажут нам и дадут гарантии, что строительство, эксплуатация атомных объектов не принесет вреда окружающей среде и населению. Иначе сбор подписей против реализации этого проекта продолжится.

На это Юрий Мочалов, замгендиректора СХК, отметил: никто скрывать информацию не намерен. Ключевым моментов строительства любого атомного объекта являются общественные слушания. За месяц до них все документы будут опубликованы в местных газетах, в Интернете, словом, будут находиться в открытом доступе. Слушания тоже будут открытыми, каждый сможет на них присутствовать, задавать вопросы. Но чтобы рассуждать о пользе или вреде нового объекта нужно знать, что он собой представляет.

— Энергокомплекс «БРЕСТ-300» — это первая в мире попытка реализовать закрытый ядерный топливный цикл. Поэтому он и называется опытным, — пояснил Юрий Серафимович. — По сути дела, загрузив один раз топливо в реактор, мы будем его рециклировать, то есть использовать тот уран, которого у нас накоплено уже достаточно в виде отвалов. Таким образом, внедряя этот комплекс, мы не только получим источник тепло- и электроэнергии и рабочие места, но и улучшим экологическую обстановку, перерабатывая ядерные отходы.

Он также добавил, что строительство будет вестись с 2014 до 2022 года. За это время на площадке СХК будет освоено порядка 70 миллиардов рублей. К реализации этого грандиозного проекта планируется привлечь и томский научный потенциал. Но, как выяснилось, томские ученые пока не совсем ясно понимают, в чем их приглашают поучаствовать.

— Создается впечатление, что нам предлагают кота в мешке. Отсюда эмоции, споры, — говорит Леонид Рихванов, доктор геолого-минералогических наук, профессор ТПУ. — Пока непонятно, почему были выбраны именно этот вид реактора, этот вид топлива. Да, у них есть достоинства, преимущества. Но меня смущает то, что пока нет конструкционной базы реактора «БРЕСТ-300», которую могли бы обсуждать специалисты Гостехнадзора, Атомнадзора. Смущает и то, что нитридное топливо на базе урана и плутония находится пока на стадии изучения.

— Все начинается с «голой» идеи, — возразил ему Геннадий Хандорин, бывший гендиректор СХК, а ныне профессор ТПУ. — Сейчас конструкция «БРЕСТ-300» находится на стадии разработки. Эскизный проект этого реактора уже почти создан, скоро появятся рабочие чертежи для его изготовления. И мы все сможем посмотреть, как он выглядит, проверить, надежен ли он, указать на недостатки. Что касается испытания нитридного топлива, то никаких осложнений при его применении в реакторах на быстрых нейтронах выявлено не было.

Кстати, при проектировании реактора, его активной зоны сегодня используются суперкомпьютеры, что почти исключает возможность человеческой ошибки. По словам Юрия Мочалова, ныне существующие атомные реакторы находятся на пике своего развития, им на смену должны приходить реакторы нового поколения. Принципиальным ноу-хау должен стать замкнутый ядерный топливный цикл. Потому что природные запасы урана не велики, они могут быть исчерпаны уже в этом веке. До тех пор нужно научиться повторно использовать отработанное топливо.

Тут в полемику включился Сергей Кирпотин, доктор биологических наук, профессор ТГУ. Он отметил, что видит будущее нашей энергетики не столько в создании новых технологий, сколько в развитии эффективной системы управления. По его мнению, успех любого производства на 90 % зависит от этого. Поэтому он предлагает думать не о наращивании новых мощностей в атомной отрасли, а о ресурсосбережении, энергосбережении.

«А как эколога меня волнует вопрос: мы будем перерабатывать свои отходы ядерного производства или будем свозить их со всего мира?» — поинтересовался Кирпотин. На что Юрий Мочалов горячо заверил, что перерабатывать на новом реакторе будут ранее запасенные материалы — гексофторид урана, который сейчас хранится на площадке СХК. По словам специалиста, его вполне хватит для эксплуатации энергокомплекса «БРЕСТ-300». Завозить из-за рубежа топливо не будут.

Когда слово предоставили Алексею Торопову, директору «Сибирского экологического агентства», он заявил, что не является принципиальным противником атомной энергетики, поскольку надеется: ученые, конструкторы, реакторостроители сделают все возможное, чтобы обеспечить ее безопасность. Также он отметил, что у России много разных путей развития энергетики, и не стоит зацикливаться именно на атомной отрасли…

— Нужно рассматривать все альтернативные варианты, включая ветряки, солнечные батареи, — считает Алексей Владимирович. — Перспективным направлением является модернизация газовых мощностей. У нас это серьезный, но далеко не основной производитель тепло- и электроэнергии. Сегодня газ сжигается с КПД равным 29 %, при том, что более-менее цивилизованно его сжигать с КПД порядка 50 %. Тогда всю ядерную генерацию у нас можно будет заменить модернизацией газовых мощностей.

А вот доктор медицинских наук, профессор СибГМУ Тамара Матковская настроена против строительства энергокомплекса, потому что изучала негативные последствия хлопка 1993 года и боится, что подобное может повториться. На протяжении многих лет она обследовала 140 человек и убедилась, что расстройства здоровья у них — результат радиационно-химического поражения.

— Сразу после аварии на СХК у детей в деревне Наумовка открылась тошнота, рвота, боли в животе. Спустя время появились боли в сердце, изменения артериального давления. Местные врачи не могли ничего понять, пригласили меня, сказали: вы посмотрите не двух-трех человек, а зайдите в класс и понаблюдайте. То, что я увидела, поразило меня: дети в течение урока учили простое четверостишие и не могли его запомнить…

По словам Матковской, у детей после хлопка отмечалось снижение памяти, нарушение внимания, утомляемость, головокружения, обмороки. Ребята плохо росли, у них была задержка полового созревания. Да и в целом жители Наумовки стали больше страдать заболеваниями лор-органов, хроническими гастритами, холециститами, заболеваниями нервной системы. У беременных чаще наблюдались тяжелые гестозы, у новорожденных – внутриутробная гипоксия, желтуха.

Представители СХК к этим данным относятся скептически, а врачи ручаются за их достоверность. И заявляют, что не хотят, чтобы над томичами снова ставили «опыты», намекая на опытный энергокомплекс. Смогут ли атомщики убедить общественность, что новый реактор будет абсолютно безопасен для населения, покажет время. Общественные слушания впереди.