Любить деревья, противостоять бандитам, воспитывать окружающих: нравы дореволюционного Томска
Какой характер был у дореволюционного Томска?
Буквально о каждом населенном пункте — городе или селе, деревне или поселке — можно сказать, что он обладает своим уникальным характером, а жители его отличаются особым нравом. Недаром сегодня говорят о «настолько суровом Челябинске», или о том, что «Питер — это по любви».
В дореволюционной России тоже любили поговорить о местных нравах, а журналисты специально подмечали проявления черт типичного обывателя. Если же почитать томские газеты начала XX века, можно увидеть, что горожане не очень изменились за прошедший век.
Количество населения Томска
Но сначала посмотрим, насколько велик был Томск в конце XIX — начале ХХ века. Как писала «Сибирская жизнь», «по последним сведениям томской городской полиции, жителей в Томске 107.711 человек, из них мужского пола 56.465 и женского пола 51.246. Означенное число по сословиям или роду занятий жителей разделяется таким образом:
- духовного звания: белого 280, черного 34, единоверческого 6, католического 4, лютеранского 4, иудейского 18, магометанского 14;
- дворян — потомственных 1.254 и личных 3.430;
- граждан — потомственных 1.774 и личных 1.402;
- купцов — 1.201;
- мещан — 48.298;
- мастеровых — 2.939, цеховых 196;
- отставных солдат и членов их семейств — 946, солдатских детей — 651, запасных солдат и членов их семейств — 3.357;
- крестьян — 37.087;
- иногородних — 1.935;
- и ссыльных — 2.902» (СЖ. 1910. № 71).
Приведенные цифры позволяют нам сделать вывод о том, что мужчин в Томске было больше, чем женщин. Обращает на себя внимание и то, что мещан — больше чем купцов, дворян и рабочих вместе взятых. На втором месте по численности после мещан находились крестьяне, а ссыльных было примерно столько же, сколько и рабочих-мастеровых.
Раз в пять-шесть был менее населенным Томск, чем сейчас, но часть томских «нравов» проявилась уже тогда.
Итак, посмотрим, что входило в понятие «томские нравы» с точки зрения современников - какие умения томичей или их качества.
Принимать высоких гостей на высшем уровне
Доехать до Томска даже после постройки Трассиба было «задачкой со звездочкой»: дорога занимала столько времени, что только очень немногие «высокие гости» добирались до наших «Сибирских Афин». Но если уж они оказывались в Томске, то могли рассчитывать на самый горячий и самый радушный прием. В качестве примера приведем историю пребывания в Томске в 1909 году римско-католического епископа:
«Около 8 часов вечера 13 мая прибыл в Томск римско-католический епископ суффраган Иоанн Цепляк, первый из высших иерархов католической церкви, посетивший Сибирь. На вокзале станции Томск I его преосвященство встречен был куратом томского костела Демикисом и депутацией от местной польской колонии, поднесшей епископу корзину с живыми цветами.
Прямо с вокзала епископ в открытой коляске проехал к костелу, где его ожидала многотысячная толпа народа. Костел как снаружи, так и внутри изящно был декорирован пихтовыми гирляндами и цветами. Совершен был обряд встречи — ингресс, состоящий в том, что епископ, встреченный крестным ходом около костела, по облачении, под балдахином совершил крестный ход вокруг костела. Путь следования усыпан был цветами, которые бросались детьми, шедшими впереди епископа.
Из костела после крестного молебствия и произнесения речи его преосвященство прошел в приготовленные ему покои в церковном доме, рядом с костелом» (СЖ. 1909. № 103).
Целью поездки была «визитация римско-католических костелов в Сибири», и она, подчеркивала газета, «первая в Сибири». Кроме собственно «визитации», епископ за три дня провел торжественную мессу, посетил детский приют и школу, окружную психиатрическую лечебницу, встретился с заключенными римско-католического вероисповедания в исправительном арестантском отделении, провел совещание с губернскими высшими чиновниками и обсудил с ними постройку нового костела, и так далее.
Журналисты подчеркивали: «Дни пребывания епископа были для поляков-томичей настоящим праздником, в особенности для поляков, сосланных сюда еще в 60-70-е годы прошлого столетия, не имевшим до последних лет возможности вернуться в свой родной край, и их детей. Что это так, можно было убедиться из приготовлений к встрече епископа, в самой встрече и во время пребывания его в Томске. Небольшой местный костел не мог вместить всех желающих быть на торжественных богослужениях, полон молящимися был и церковный сад. Многие приехали издалека, верст за 200 и более». А когда пришла пора покидать Томск, епископ обнаружил, что «на вокзале собралась тысячная толпа католиков. Купе вагона было убрано живыми цветами. На стол было поставлено серебряное блюдо с изображением местного костела с соответствующими надписями. К поезду был прицеплен вагон-часовня» (СЖ. 1909. № 107).
Епископ был бесконечно тронут, «благодарил за сердечный, радушный прием», а затем еще и прислал телеграмму, где письменно вновь поблагодарил сибиряков за гостеприимство.
Почитать талантливых артистов
Не особо баловали томичей и прославленные артисты, так что, если кто-то хотел увидеть настоящее искусство, например, балета, то приходилось ехать в Москву и Петербург. Но в том же 1909 году Томску повезло: знаменитая артистка Вера Федоровна Комиссаржевская в рамках своего «сибирского тура» провела здесь несколько дней. «Сибирская жизнь» писала:
В гости к знаменитости удалось «пробиться» местному журналисту и поэту Георгию Вяткину, который взял у нее интервью для газеты:
«Желание поговорить с Верой Федоровной – вполне естественно и понятно, особенно теперь, после четырехмесячного ее турне по нашей огромной окраине и лучшим городам Дальнего Востока…. В.Ф. выглядит несколько утомленной, но в больших беспокойных глазах ее то же выражение живой и глубокой души, которое так захватывает на сцене.
На наш вопрос о поездке по Сибири, о впечатлениях от природы и людей Вера Федоровна ответила:
— Я очень довольна поездкой… Природа Сибири мне нравится; много простора и солнца. Особенно красив Байкал, его берега напоминают мне Норвегию, норвежские фиорды. Из городов мне больше других понравился Владивосток. Между прочим, была в окрестностях некоторых городов и была поражена красотой сибирской природы. Тут, около Томска, прелестная местность Басандайка, куда я ездила на днях.
— А наши сибирские театры?
— Хорош театр только в Иркутске. В большинстве других городов здания театров приспособлены собственно для цирка, плохи декорации и обстановка, удобств никаких. Ну а что касается публики, то она у вас, в Сибири, как и везде, разная. Меня лично принимали везде хорошо, но несмотря на это чувствовалась разница: в одних городах, например в Иркутске и Хабаровске, публика слушает чутко, вдумчиво; в других же пунктах этого не замечалось. В общем я выношу от Сибири светлое впечатление и в будущем году буду рада приехать, и непременно приеду сюда опять» (СЖ. 1909. № 106)
Про томскую публику Комиссаржевская ничего не сказала по элементарной причине: она еще не успела ее увидеть, потому что Вяткин «поймал» актрису перед выступлениями. Но принимали ее хорошо, зрителей было много, и Комиссаржевская даже сыграла роль в благотворительном спектакле, сбор от которого был отдан в пользу бедных томских студентов.
Увы, но уже после отъезда из Томска выяснилось, что Комиссаржевская «во все время пребывания в Томске чувствовала себя не вполне здоровой: в день первого спектакля артистка простудилась при прогулке в Басандайке, вследствие сего появилась повышенная температура и общая слабость, продолжавшаяся всю неделю, последние же два спектакля едва не были из-за этого отменены» (СЖ. 1909. № 109).
И несмотря на все желание вернуться, сделать этого она не смогла — умерла от оспы во время гастролей в Ташкенте в 1910 году.
Ратовать за культуру
Сложившееся мнение о Томске как центре культурной жизни в Сибири конца XIX – начала XX века несколько корректировалось впечатлениями самих томичей о том, как вели себя посетители театров и других представлений. Журналисты довольно часто критиковали своих современников, сами томичи также пытались «воспитывать» окружающих. Этой проблеме было посвящено письмо в редакцию «Сибирской жизни», которое так и называлось: «Нравы томской публики»:
«… Я хочу громко и настойчиво сказать, даже, пожалуй, крикнуть о той возмутительной некультурности и крайней невоспитанности, которыми в изобилии отличается часть томской публики, посещающая разные собрания вообще и спектакли в общественном собрании — в частности. …
Человек сядет вам на нос — да еще ворчит, если вы заявите ему о некотором, от этого происходящем для вас — неудобстве!
Обыкновенно он ходит по-человечески, но, войдя во время действия в зрительный зал, начинает ступать, как свежеподкованный битюг!
То ли это особый шик, или уж особое издевательство — решать не берусь.
Заняв чужое место — не хочет встать с него, пока владелец кресла не обратится за помощью к капельдинеру – факт, который я, к своему удивлению, наблюдал вчерашний день.
Загородив своими спинами всю сцену, совершенно игнорируют сидящих сзади, ибо то неважно, что там никто и ничего не видит, лишь бы видно было нам! И т.д. и т.д., и т.д.
А разговаривать вслух в то время, когда другие хотят слушать пьесу – самое обыкновенное дело, и на твое «тссс» - ни малейшего внимания, а подчас так даже forte переводится в fortissimo в наказание за излишне развитую твою потребность!
… И, к моему великому огорчению должен сказать, что большая часть этих упреков падает на нашу учащуюся молодёжь, посещающую собрания…
По залу бегают взад и вперед какие-то детишки 6-7 лет. Чьи они? Откуда? Какие умные родители привели их сюда? Одним словом – «редкая простота», распоясанность какая-то, короче еще раз – невоспитанность и некультурность!» (СЖ. 1907. № 17).
Из письма также становилось понятно, что автора раздражала толпа зрителей, которые заполоняли театр и общественное собрание во время отдельных спектаклей и концертов. И вот пойми, что хуже: или пустой зал на плохом представлении, или переполненный — на замечательном?...
Журналисты подчеркивали, что воспитанный человек проявляет себя не только в театре или на концерте. Они боролись за культуру поведения в городе, помещая, например, такие заметки:
«Некультурность томской публики видна во всем. Например, на молодом бульваре технологического института публика предпочитает ходить по газону, чем по специально для этой цели сделанным широким дорожкам; в скором времени от газона останется лишь одно воспоминание, а между тем он стоил институту много и денег, и труда» (СЖ. 1917. № 18).
Любить деревья, ненавидеть пух
Вопрос о деревьях в городе сегодня вызывает постоянные дискуссии: то идет обсуждение их обрезки, то посадки, то после ураганов все заполняется фотографиями упавших веток и стволов, и так далее. До революции деревья тоже были в центре внимания, в том числе с точки зрения эстетики:
«В настоящее время в саду при доме профессора Н.Ф. Кащенко (по Садовой улице, против университета) цветут абрикосы, выращиваемые на открытом воздухе. Это крайне редкое явление в Сибири; интересующиеся допускаются для осмотра цветов ежедневно с 7 часов вечера. Кроме того, в саду Н.Ф. Кащенко на днях зацветет терн» (СЖ. 1909. № 103).
Деревья на томских дореволюционных улицах иногда обнаруживаешь там, где они растут и сейчас
Тополиный пух причинял страдания и в то время, и журналисты предлагали свои способы бороться с ними:
«Тополя «сорят». В настоящее время ветер разносит по городу пух с семенами тополей, и теперь без труда можно определить, какие именно экземпляры «сорят», чтобы не брать с них черенков для разведения тополей, так как выросшие из таких черенков деревья также будут приносить семена, то есть сорить, во избежание чего надо резать черенки лишь с мужских, не дающих семян, особей» (СЖ. 1909. № 129).
Добавим, что основание «нового кафэ-шантана» печалило газету прежде всего потому, что расположилось оно на месте «лучшей в Томске роще из столетних тополей, по Торговой улице, занимающей целый огромный квартал, которую прежний ее владелец, господин Плотников, несколько раз предлагал городу приобрести на самых льготных условиях». Журналисты констатировали: роща «в настоящее время обращена в увеселительное место – кафэ-шантан под названием «Сад Буфф». Теперешний владелец рощи, он же содержатель гостиницы «Европа», возвел там здание летнего театра и открытую сцену, на которой, при содействии буфета с крепкими напитками, на днях начнут подвизаться «капеллы» с разными «онерами» (СЖ. 1907. № 21).
Противостоять бандитам
Криминальная обстановка Томска (царившая здесь во многом из-за уголовной ссылки в Сибирь) вынуждала жителей учиться противостоянию преступникам. Приведем два примера, удачных для несостоявшихся жертв.
Один был связан с нападением на бухгалтера — в центре города, буквально средь белого дня:
«Неудавшаяся экспроприация. 20 августа в 11 часов дня бухгалтер томского технологического института возвращался из казначейства с жалованием для служащих института. Когда бухгалтер входил в институт, около черного входа его встретили два неизвестных ему субъекта, один из которых бросился на входившего с криком другому: «Стреляй скорей». Но бухгалтер не растерялся и с силой оттолкнул нападавшего; в этот момент раздался выстрел, к счастью, неудачный. Пуля только оцарапала голову бухгалтера и засела в толстой двери института.
Видя неудачу, грабители быстро перескочили через забор и бесследно скрылись в обширной университетской роще. В данном случае дерзость экспроприаторов непостижима. В момент нападения в здании института находились 400 человек державших экзамен конкурсантов, толпами гулявших по коридорам и около здания института, через упомянутые двери ежеминутно входили и выходили съезжающиеся студенты института.
Грабеж произведен на глазах многих служащих, ошеломленных дерзким нападением.
Тотчас по телефону дано было знать в 5 полицейский участок, и на место происшествия немедленно приехал помощник пристава Лазарев, который и произвел предварительное дознание. Выяснено было, что подвергшийся нападению казначей института Д.Н. Соковнин привез из казначейства 15.721 р. 17 к.; револьвера при себе не имел. – Когда он заходил с заднего крыльца в институт, к нему подошли двое неизвестных, один из которых силою стал отнимать у него сумку с деньгами; завязалась борьба, во время которой нападавший сказал товарищу: «Что ты смотришь? Стреляй скорее», после чего последний выхватил из кармана браунинг и почти в упор произвел выстрел» (СЖ. 1907. № 97).
А второй случай был описан в письме в редакцию, и читается оно как полноценный сценарий фильма ужасов:
«Милостивые государи, господа редакторы!
Чувствую нравственную потребность поделиться с томскими обывателями тем, что я испытала и пережила в ночь с 28 на 29 июля в квартире Шиловского № 65 по Жандармской улице.
Я была одна с кухаркой, 12-летним мальчиком и грудным моим ребёнком. Около 4 часов утра я проснулась и услышала около дверей кухни глухой шорох. Встав и подойдя к двери совершенно тихо, я заметила, что дверь колеблется и ее силятся открыть. Спрашиваю: кто там? Раз, другой. Ответа не получаю. Дверь перестала колебаться. Ушла. И только что легла, опять слышу то же подергивание дверью. Опять подхожу к двери и окликаю. Опять то же молчание. Я снова легла, но так как работа какая-то явственно не прекращалась около двери, то я послала кухарку еще раз спросить, чего хотят? На оклик кухарки дверь стали сильнее рвать.
Почувствовав в этом штурме опасность, я разбудила мальчика и выпустила его в окно с тем, чтобы он пригласил кого-либо на помощь, а сама побежала к двери, чтобы удерживать ее, сколько хватит для этого сил, и этим отдалить время ее раскрытия. В такой борьбе я пробыла более 5 минут, пока во дворе не послышались голоса. В это время дверь, замечательно искусно немного поднимая вверх и затем опуская ее вниз, сильно рвали, очевидно для того, чтобы сорвать с крючков. Были моменты, когда дверные, плохие крючки, казалось, вот-вот сорвутся с застежек. Я, сколько было сил, держала дверь.
Минут через 5 послышались голоса во дворе. Оказалось, что мальчик, выпущенный мною, успел пригласить к воротам стоявшего вблизи извозчика, а потом городового № 25, который, войдя в двор и, закричав, «облаву надо», убежал приглашать для облавы людей. Пока облава явилась, злоумышленники, услышав голос городового, разбежались. Их было 4 человека во всеоружии – с револьверами и ножами. Легко себе представить, какая участь ожидала нас, четырех человек. Этот исход счастлив для меня благодаря тому, что мальчику посчастливилось довольно скоро отыскать помощь. Дальше бороться я не в состоянии была бы и первая пала бы жертвою под ножами убийц, а затем той же участи подверглись бы кухарка и мой грудной ребенок.
Случайно избегнув опасности, я взываю к населению города Томска. Пора поставить предел подобным явлениям; пора жизни человеческой дать другую цену. Настоятельно необходимо подумать об охране обитателей г. Томска и организовать эту охрану в наилучшем виде…
В 4 часа утра с 29 на 30-е четыре злоумышленника опять были у моей квартиры и пытались вломиться в помещение через окно. Но приглашенные мною муж моей кухарки и мой знакомый, в качестве охранников, прогнали их. Они ушли по направлению к Ярлыковской ул.» (СЖ. 1907. № 82).
Насолить ближнему своему
Городская хроника свидетельствовала о том, что в Томске происходили не только громкие преступления, но и случаи из разряда «насолить ближнему своему»:
«Домовладелица Иванова, по Дальне-Ключевской улице, не находила в своем дворе удобного места для постройки конюшни и погреба. Но это ее не очень затруднило: она подкопала гору, которая ограничивает с одной стороны ее владение и на которой расположена усадьба соседней землевладелицы – Кленчиной, и в полученной таким образом пещере построила и конюшню, и погреб. Наехала комиссия, командированная городской управой, и приказала и конюшню и погреб убрать а пещеру засыпать. Госпожа Иванова сделала это без большого труда: она убрала конюшню и погреб, отняла подпорки, поддерживающие свод пещеры, и часть горы обрушилась, так что угол одной из построек Кленчиной повис в воздухе. Деяния госпожи Ивановой увековечены в протоколе (СЖ. 1909. № 130).
Не напрямую, но через своих животных также вредили томичи своим согражданам:
«Не так давно мы указывали на то, что во многих бойких местах Томска лошади, привязанные к фонарным столбам и тумбам, а иногда и поставленные на тротуар, затрудняют дорогу пешеходам. За последнее время мы слышали несколько новых жалоб на ту опасность, какую представляют, особенно для женщин и малолетних детей, коровы, разгуливающие и пасущиеся на многих улицах города. На днях госпожа К., проходившая по одной из улиц Юрточной горы, подверглась серьезной опасности от коровы, которая бросилась на нее и сбила с ног. Советуем обратить внимание на этот беспорядок» (СГ. 1882. № 9).
И вечная тема автомобилистов также возникла в начале XX века:
«Некто господин Цукельский обратился в городскую управу с просьбой о предоставлении ему права организовать сообщение на автомобилях по замощеным улицам Томска, начиная от станции Томск до Межениновки и обратно. Плату за провод пассажиров Дукельский определил так: от станции Томск до Раската 10 коп., от Раската – по Магистратской, Набережной Ушайки и Почтамтской улице – до Бульварной улицы – 10 коп. и от Бульварной до Межениновки тоже 10 коп. Дукельский предполагает пустить в обращение 10 автомобилей, по 20 мест каждый» (СЖ. 1907. № 31).
То есть их было-то немногим более 20 штук на весь город, но они уже начали мешать томичам:
«Разъезжая по улицам города, автомобили не закрывают глушителей, отчего их движение сопровождается сильным шумом, пугающим лошадей. Кроме того они развивают скорость, превыщающую норму. По этому поводу городская управа обратилась к господину томскому полицмейстеру с предложением урегулировать движение автмобилей по улицам в согласии с действующми на этот счет правилами» (СЖ. 1911. № 81).
Быть политически активным студентом
Дореволюционные студенты славились своим активнейшим участием в российской политической жизни. Собственно говоря, во многом из-за этого власть так долго не разрешала начать работу первому сибирскому вузу — Томскому Императорскому университету. Но, как известно, в результате он открылся, в городе появились студенты, и они — как и во всех университетах — заинтересовались политикой.
В первом студенческом общежитии университета сегодня находится учебный корпус №3
Один из эпизодов, когда студенты были «пойманы с поличным», можно было увидеть на страницах «Сибирской жизни»:
«Обыски в студенческих общежитиях. В ночь на вчерашнее число жандармской и городской полицией совместно был произведен обыск у всех живущих в 1-м общежитии студентов. Обыск начался в 4 часа утра и окончился около 9-ти. Были приняты все меры к тому, чтобы никто не мог уйти или скрыть следы преступления: здание было оцеплено жандармами, коридоры заполнены чинами полиции, выходы моментально были заняты. В одном из номеров был найден типографский шрифт – около 1 ½ пудов, типографские краски и прокламации социал-демократической партии. В другом номере было отобрано несколько пудов литературы, упакованной в ящике и состоящей из брошюр легальных изданий, как например «Донская речь», «Молот» и т.п. по направлению кадетов. Все издания подобного рода были конфискованы.
Арестованы студенты Павел Попов и Писарев.
В ту же ночь произведен был обыск и во втором общежитии, причем у одного из студентов найден револьвер и патроны; студент арестован» (СЖ. 1907. № 42).
«Кроме типографии и легальной и нелегальной литературы в 1 общежитии найден был топор, владельцем которого назвал себя Писарев, студент-медик 2 курса. Писарев был арестован, но в тот же день освобожден. По распоряжению временного томского генерал-губернатора, второе общежитие (около лагерей) закрыто в течение 24 часов, первое же общежитие должно быть закрыто в течение 1 недели и не далее как через 10 дней» (СЖ. 1907. № 44).
Добавим, что вопрос о политической активности студентов сегодня не особо обсуждается в обществе: многие тратят столько сил на учебу, что на все другое их уже просто не хватает.
Стремиться к воде летом
Жаркие дни в Томске всегда были связаны со стремлением жителей устраивать «водные забавы». Традиционным, например, было обливание на «Ивана Купалу»:
«Третьего дня и вчера по берегу Ушайки местные жители устроили себе «забаву». Кто ни появлялся на берегу Ушайки, делался объектом их внимания и подвергался или купанью в реке, куда его затаскивали развеселившиеся женщины и молодые люди, или обливанью водой из ведер. Этому невольному купанью, как говорят, подвергнуто было несколько человек из прохожих и даже блюститель порядка – городовой» (СЖ. 1909. № 136).
Томичи, которые не могли выехать на дачи, обращали свое внимание на местные водоемы, и в частности на Белое озеро:
«С наступлением жарких дней на Белом озере открылся сезон купанья; дети и взрослые раздеваются на берегу и разгуливают здесь же в костюмах прародителя, так что женщинам приходится далеко обходить стороной, чтоб не видеть этой картины. Здесь же купают и лошадей. В прежние годы был сторож от городской управы. Нынче, неизвестно по каким соображениям, сторожа нет, и обыватели Белозерья и подгородние крестьяне совершенно не обращают внимания на вывешенное около озера объявление городской управы, которым запрещается полоскать белье, купаться, купать лошадей и т.д.» (СЖ. 1907. № 69).
Зная востребованность этого городского водоема, совершенно непонятным становится предложение одного из томичей о засыпке Белого озера:
«В собрании городской думы 18 мая рассматривалось, между прочим, предложение гласного А.К. Завиткова о засыпке Белого озера … Предложение свое господин Завитков мотивировал тем, что в настоящее время Белое озеро служит только для водопоя домашнего скота, между тем если выпустить воду из озера, что легко сделать при посредстве вплоть подходящего к озеру естественного стока, то на получившейся таким образом площади можно будет открыть лесной, дровяной, цепной и сенной базар, построить городские лавки и харчевню.
Городская управа по поводу предложения Завиткова заявила, что для нее вопрос: насколько целесообразно было бы засыпать единственное в городе красивое озеро, вокруг которого можно было бы разбить бульвар; кроме того в кассе городской управы в настоящее время нет свободных средства на производство работ по засыпке озера и постройке базарных лавок и харчевни. Гласные также высказались против уничтожения Белого озера, указывая, что это озеро в прежнее время имело, да и теперь, с постройкой водопровода, может иметь большое значение в противопожарном отношении, что в городе и без того нет свободных площадей и что озеро, по словам некоторых из обывателей, питается ключами и потому засыпка его повела бы к заболачиванию почты в данной местности. Дума, большинство 26 голосов против 2, предложение Завиткова отклонила» (СЖ. 1907. № 30).
Зверинец
Ничем иным, как особым складом характера томичей, невозможно объяснить, почему в Томске до сих пор нет ни зоопарка, ни цирка. И в дореволюционное время зоопарки здесь были только передвижные:
«В Томск прибыл зверинец господина Малютина. Это – очень небольшое собрание животных и птиц, по качеству и по количеству экземпляров несомненно стоящее далеко ниже зверинца г Эйгуса, посетившего Томск года четыре тому назад. В зверинце г. Малютина всего 13 клеток с животными и 4 попугая… Из животных наиболее интересны: крошечная лошадка – «пони», аршина в 1 ½ вышиною, ягуар, львиное семейство, большой медведь и некоторые другие. Для тех, кто не видал больших зверинцев, особенно для детей, конечно и это собрание может оказаться интересным и поучительным. Нельзя только не пожалеть, что, как и в большинстве подобных заведений, вид зверей крайне изможден, а клетки чересчур малы и тесны» (СЖ. 1907. № 76).
Еще одной чертой томичей была, судя по всему, вера в свою счастливую звезду. К сожалению, оправдывалась она не всегда:
«Небольшая группа городских рыбаков, желая обставить празднование коронации Их Величеств особенно блестяще, порешила из имевшейся под рукой трехпудовой пушки сделать несколько выстрелов. Долго однако не решались подступить к фитилю, пока не нашёлся бывалый солдатик-рыбак. Ему еще во время службы в стрелках разрывом ружейного ствола оторвало два пальца левой руки, а потому, вероятно мня себя человеком, нюхнувшим порох, он без всяких предосторожностей просто зажег фитиль папиросой. Раздался выстрел, пушку разорвало, а солдатику оторвало последние два пальца» (СГ. 1883. № 22).