Сорок первый в вузовском Томске

Митинг на площади был многолюдным. Говорили коротко, сжато. И прямо с площади спешили в военкомат, где гомонила возбужденная толпа. Получив оружие, наспех прощались и собирались в дорогу. А те, кто остался, готовились ждать победителей. Работать в тылу, помогать бойцам: всё для фронта!

Но меру труда и выдержки не ведал никто. И думать тогда, в июне сорок первого, не могли, каким чудовищно трудным станет далекий от фронтовой полосы сибирский тыл. Каким он станет голодным, больным, изможденным. И как невыносимо трудна будет работа — тоже не знали.

Эвакуация... Тихий вузовский городок, утративший областное значение, не готов был принять столько заводов. Ведь принять — означало найти место, смонтировать, ввести в строй. Разместить где-то рабочих, дать им кров, обеспечить питанием. Как это сделать, да еще быстро, в городе, где промышленности не было почти никакой?

Работа на станции, меж тем, не затихала и ночью. Устало отдуваясь после дальней дороги, локомотивы подвозили тяжелые составы со станками, запчастями, механизмами. Их разгружали, везли оборудование в общежития, клубы, школьные и вузовские корпуса, а иные заводы, которым не нашлось места, размещали прямо на пустыре, под открытым небом.

«Одной из первых, — читаем в воспоминаниях, — прибыла электростанция их Гомеля, а с ней — четыреста рабочих и инженеров. Они выехали прямо из-под бомбежки, некоторые рабочие были ранены, их сразу отправили в госпиталь. И оборудование было изрядно повреждено — взялись восстанавливать. Собирали турбогенератор по всему городу…»

До войны в Томске действовала одна слабая электростанция, вводить с ней эвакуированные предприятия нечего было и думать. Теперь появилась вторая, собрали ее без промедления, но и обе давали электричества меньше, чем нужно. Не хватало топлива, сырья для заводов, транспорта.

Весь транспорт, полуторки и повозки, забрали по мобилизационному предписанию в первую же неделю войны. А собрав, увидели, как его мало: транспорта в городе катастрофически не хватало, особенно грузовых машин. Разъезжали, большей частью, повозки: свесив уныло голову, напрягаясь изо всех сил, везли лошаденки со станции промасленные железные глыбы.

А эшелоны всё подходили: шарикоподшипниковый завод, электроламповый, резиновый, инструментальный, электромоторный. Предприятия из Москвы, Ленинграда, Гомеля, Харькова, Ленинградской и Орловской областей.

К декабрю, оглядевшись, увидели, что город принял, оказывается, тридцать заводов — не считая правительственных учреждений, институтов, госпиталей, детских домов. Прибыли десятки тысяч людей: рабочие, служащие, инженеры, врачи, учителя.

И ученые, крупные ученые из научно-исследовательских институтов Москвы, преподаватели вузов, профессора. Авторы учебников и монографий, по которым занимались студенты. Основатели научных школ и направлений.

Чужая промышленность, занесенная войной, преобразила город. И всё же он оставался вузовским — по числу институтов и техникумов не имел себе равных в Сибири.

Здесь не строили боевые самолеты, не выпускали снаряды, не плавили сталь. У города была своя задача. Он учил тех, кто потом строил, плавил и выпускал. Томск давал стране кадры. А кадры, учил вождь, решают всё!

Вышел приказ Наркомата просвещения: пятилетний срок обучения заменить трехлетним. Специалистов стали готовить по сокращенной программе. Инженеров тоже, хотя для них сделали исключение: институтскую их программу вместили в три года четыре месяца.

Томские вузы пересмотрели учебные планы. Одни курсы убрали, другие добавили. На мехмате стали преподавать баллистику, теорию стрельбы и управление огнем, на истфаке — политработу в войсках. У географов появилась аэрофотосъемка, а следом военная география, химики изучали отравляющие вещества. Студентам-биологам ввели промысловую ихтиологию: изучать рыбы стало менее важно, чем ловить.

И все вместе, независимо от специальности, стали активно учить военное дело. Курс «военно-физкультурная работа» занимал теперь много часов: лыжные марши, бег и прыжки, военные дисциплины. Каждый студент, считалось, обязан иметь военную квалификацию, учиться на радиста, телефониста или водителя.

В вузах открылись «оборонные» кружки — для стрелков, гранатометчиков, мотоциклистов. Кружки штыкового боя. При университете возник штаб противовоздушной обороны, который организовал «самозащиту». Студенты дежурили на крышах: на тот, разумеется, случай, чтоб вражеский самолет, преодолев тысячи километров, не вздумал забросать бомбами тыловой Томск…Так начинался первый учебный год лихолетья.

Но какая учеба, если хочется есть! Постоянно, с утра до вечера все мысли о хлебе. Маленький, весь на ладони, кусок черного хлеба, норма военной поры. Откусывай по кусочку да глотай, наслаждайся вкусом и запахом.

«Жилось трудно всем, — вспоминали томичи. — Хозяйства нет, паек по карточке, тащили на базар одежду и обувь из «довоенной роскоши», чтобы купить молоко, хлеб, картошку. Цены же на базаре были явно не божеские: молоко стоило 80 рублей литр, хлеб — сто рублей килограмм, картошка — 350 рублей за ведро. А старых сбережений не было, на черный день не копили».

Когда прибыли эвакуированные заводы, студенты разгружали вагоны, помогали строить цеха, участвовали в монтаже станков. И запускали производство, и работали по графику, который утверждали месткомы: обычная смена длилась полсуток и больше — студентам дозволяли работать восемь часов.

«Стипендию в войну, — рассказывают, — получали только сдавшие сессию на отлично. По карточкам студентам давали 400 граммов хлеба. В зимнее время в столовой университета на обед выдавали тарелку супа с галушками, а летом — суп из крапивы. Хлеб был для всех лакомством…»

От недостатка питания болели, у многих падало зрение. Райским местом считалась работа сторожа или контролера в Городском саду. Такие места доставались редким счастливцам, за них крепко держались: это вам не завод. И не госпиталь, где студентки-медсестры перевязывали гнойные раны.

Осенью сорок первого для эвакуированных заводов стали строить железнодорожные ветки, по улицам потянули узкоколейки. Многим запомнилось: «Холод, слякоть, грязь. В ночной темноте горят костры. Люди долбят мерзлую землю, таскают шпалы, вручную укладывают рельсы».

Студенты начинали работу ежедневно после занятий, в три-четыре часа дня, и продолжали до ночи. Трудились безвозмездно, без выходных дней...

(Продолжение следует)

По воспоминаниям томичей и материалам Центра документации новейшей истории