Июнь 1917-го в Томске: самосуды, забастовки и «электрокризис»
Июнь 1917-го. Вот и началось первое послереволюционное лето в Томске. Но вместо традиционных известий о дачных развлечениях и о долгожданной жаре газетные полосы по-прежнему были полны новостями о митингах и забастовках, воззваниями к гражданам и хроникой неспокойной городской жизни. Посмотрим, о чем читали томичи, открывая газету «Сибирская жизнь» сто лет тому назад...
Сам себе охранник
Наблюдая за разгулом преступности в городе и беспомощными попытками власти установить порядок силами новоиспеченной милиции, жители Томска пришли к логичному выводу о том, что «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». И вот в одном из номеров «Сибирской жизни» появилась следующая заметка:
«Ночная охрана. Жители Заисточья, в виду усилившихся преступлений и краж в городе, решили организовать свою собственную охрану. Каждый квартал будет нанимать ночного караульного на свой счет, расход ложится как на домохозяев, так и на квартирантов. Караульные должны находиться на своих постах с наступления темноты и до шести часов утра, одежда их — частная, вооружение на счет кварталов. Каждый караульный, кроме того, будет иметь свисток и колотушку, причем жители при обнаружении преступников и вообще при грозящей им опасности вызываются свистком, а при пожарах — колотушкой. Необходимо отметить, что такая охрана установлена жителями Вокзальной части еще с Пасхи, и никаких преступлений и краж там не наблюдается» («СЖ». 1917. № 115).
Заметим, что на караульного отнюдь не возлагалась обязанность самолично ловить преступников и их наказывать. Все, что он должен был сделать, — увидеть злоумышленников и вызвать жителей свистком. А там уже суровые владельцы частной собственности и их соседи вольны были, судя по всему, самостоятельно решить, сдавать преступников властям или устроить самосуд. Естественно, что в такие «самоохраняемые» районы представители криминального мира предпочитали особо не лезть: последствия были непредсказуемыми. Действительно, случаи самосуда все чаще происходили в Томске, о чем писала газета:
«Убийство вора на Шумихинском переулке. В ночь на 31 мая на Шумихинском переулке два вора пытались увести лошадей, но были замечены. Один вор спрятался за угол, в тупом переулке, другой залег в канаву. После нескольких выстрелов, сделанных преследовавшими воров и привлекших солдат патруля, спрятавшийся за угол вор был убит солдатом, другой же пытался бежать, но был пойман и избит до полусмерти. При ворах нашли кисет с различными инструментами, обличавшими их профессию. Оба вора молодые люди» («СЖ». 1917. № 116).
Размышляя о современной преступности, профессор Аносов в «Сибирской жизни» отмечал, что чудовищный рост криминала и связанного с ним «явления самосуда» «ярким пятном» выделяются на фоне современной жизни. По сути, писал он, «отмененная правительством смертная казнь фактически восстанавливается, причем за такие преступления, за которые не казнило даже прежнее правительство». Он выделял следующие условия развития преступности:
«1) произошедший в первые же дни революции разгром тюрем, в результате чего была выпущена масса уголовных;
2) безудержное развитие пропаганды, не скажу анархических, попросту разбойничьих идей, пропаганды, нашедшей себе крайне благоприятную почву в темной неграмотной массе нашего сельского и городского населения;
3) акт временного правительства об амнистии уголовным, не совсем удачно задуманный, а еще неудачливее выполненный. Все это дало несколько десятков тысяч выпущенных из тюрем преступников, значительно усиливших кадры преступного мира».
По наблюдениям профессора, главным рецептом борьбы с этим злом стал призыв «дать работу» амнистированным уголовникам. Но, по его мнению, это «чистейшая утопия» — в современных условиях найти работу такому количеству людей, причем с достойной оплатой, и при этом далеко не каждый уголовник действительно пошел бы работать... «Что же делать гражданам?» — вопрошал Аносов и давал следующий ответ: «Путь один — организовать самоохрану. Милиция, очевидно, бессильна. В нее, как видно из газетных сообщений, проникли вовсе нежелательные элементы. Во всяком случае, сами граждане, учредив, положим, ночные дежурства по районам и улицам, лучше справляются со своей бедой; факты показывают, что такой гражданской милиции преступники боятся больше, чем любой другой. Другого выхода при наших условиях я не вижу».
Статья заключалась следующим выводом: «так или иначе, надо принимать меры. Вместе с усилением преступности растет волна самосудов. Чудом каким-то еще теплится в России искра уважения к суду, праву, человеческой личности. Этой искре угрожают волны преступности и самосуда. В них — опасность анархии, нужны меры реального значения, не слова, пышные воззвания и т.д.» («СЖ». 1917. № 115).
Томские войска в июне 1917 года неожиданно для себя оказались приютом амнистированных уголовников, и с этим необходимо было срочно разобраться городской власти
Внезапная облава
Пока жители ломали голову над тем, как уберечь себя от преступников, новые власти придумали, как решить эту проблему. Было созвано собрание, на котором присутствовали исполнительный комитет советов солдатских, офицерских и рабочих депутатов, представители губернского, уездного и городского народных собраний, члены партий социал-демократов и социалистов-революционеров. На нем было решено, во-первых, создать особый исполнительный комитет, а во-вторых, «в целях обеспечения общественной безопасности исполнительный комитет общественных и революционных организаций совместно с начальником гарнизона и гарнизонным советом в ночь на 3 июня объявил Томск на военном положении и постановил провести аресты амнистированных уголовных в войсках и преступных элементов среди гражданского населения».
К выполнению плана приступили немедленно. Газета писала о том, как все произошло:
«Около трех часов ночи со 2 на 3 июня все места расположения частей войск, в которых находились амнистированные уголовные, были окружены сильными нарядами.
Особенно опасным оказался концентрационный лагерь, куда накануне в бараки 14-й роты 38 полка переселился клуб «анархистов» и где ожидалось сильное вооруженное сопротивление. Весь концентрационный лагерь был оцеплен учебной командой 38 полка, 9 и 13 ротами того же полка.
Когда с одной стороны барака вошла 14 рота, а с другой учебная команда 38 полка, то амнистированные встретили их беглым огнем. Солдаты ответили залпом, после которого произошла жестокая перестрелка. Некоторые из амнистированных забирались под нары и оттуда продолжали стрельбу.
Большинство из амнистированных оказалось вооружено револьверами.
Видя безвыходность своего положения, уголовные выскакивали в окна и, встречая здесь цепь солдат, продолжали стрелять.
При перестрелке 18 человек убито и несколько человек ранено.
Также было оказано сопротивление и в 6 роте 25 полка в новых казармах. Трое амнистированных убито и несколько человек ранено.
В остальных частях аресты прошли спокойно.
В войсковых частях арестовано свыше 1 500 человек.
Раненым оказывалась скорая помощь, организованная заранее.
Одновременно с окружением мест расположения войск была организована начальником милиции облава в местных притонах. Всего было обыскано 111 усадеб и весь район Бочановской улицы, кирпичные сараи около Томска и Монастырский луг. Арестовано около 800 человек.
Для выяснения личности арестованных и причастности их к преступному миру организована специальная юридическая комиссия, приступающая немедленно к работе. Все случайно задержанные будут немедленно освобождены.
Среди арестованных оказалось несколько лиц, принимавших прямое участие в убийствах последнего времени. Между прочим, арестован «известный» организатор местных анархистов Клюев, вымогавший за последнее время у некоторых обывателей деньги» («СЖ». 1917. № 118).
Результатами облавы можно было бы гордиться, но... «жертвами долга» оказались несколько солдат, убитых в перестрелке. Их похороны 7 июня стали событием городского масштаба. В обращении к гражданам газета писала: «У кладбища будут устроены две трибуны, на которых ораторы произнесением речей почтут память усопших. При опускании гробов будут произведены как ружейные, так и артиллерийские салюты. До прибытия процессии на кладбище никто допущен не будет. В день похорон организуется кружечный сбор в пользу родственников и семейств убитых» («СЖ». 1917. № 119).
Летние проблемы томичей
Наконец-то в городе воцарился относительный порядок, и газета немедленно устремила свой взор на привычные летние вопросы — касающиеся, например, городских купален. Журналисты писали:
«О том, какое ценное благо представляют из себя купальни для жителей города, особенно для детей, говорить не приходится, между тем воспользоваться ими в состоянии немногие, так как цены за удовольствие выкупаться в них назначены невероятно высокие — вместо 5 копеек, как было в прошлые года, за вход ныне берут 12 копеек, то есть цены увеличились на 140 %. Нет почему-то ученических билетов, а абонементы, которые ранее стоили 50 копеек за 30 посещений, сейчас продаются по 3 рубля, то есть повысились на 600 %. Понятно, что вследствие таких высоких цен некоторые горожане предпочитают совсем не купаться, а другие принуждены ходить, пока есть возможность, на плоты» («СЖ». 1917. № 119).
Писала газета и о такой «летней проблеме», как дачные катера:
«Владельцы и служащие дачных катеров совершенно не считаются с публикой: пассажиров берут часто больше, чем могут вместить катера, заставляя пассажиров стоять, вместо того, чтобы увеличить и регулировать число рейсов, места для публики не чистятся. Пристани переводятся без предупреждения, массы внезапно перемещаются, сигналы об отходе даются неаккуратно, а иногда их совсем не бывает, катера не останавливаются у всех своих пристаней; например, в минувший понедельник катер «Сибиряк» не взял с Басандайки пассажиров, ожидавших его на «головановской» пристани, причем машинист сказал: «Не мода останавливаться у всех пристаней», Таким образом от ближайшей пристани нужно идти к дальней, весты за 1 ½ - 2. Городу и милиции нужно потребовать от владельцев дачных катеров и служащих на них быть внимательными к публике» (СЖ. 1917. № 131).
На Басандайке тем временем дачники собирались устроить спектакль в дачном парке, и так хотелось верить, что теперь все будет по-прежнему спокойно... Но даже снятие 7 июня военного положения в Томске не снизило накал политического и общественного напряжения.
Уменьшать, бастовать, бойкотировать
В середине июня продолжающийся топливный кризис привел городские власти к мысли о том, что электрическая энергия — слишком дорогое удовольствие. Специальное собрание приняло решение: «частные станции при учреждениях, работающих на оборону, обеспечиваются топливом в прежнем размере; гостиницы же, рестораны, клубы и театры пользуются светом до 11 часов вечера, а где при них есть вестибюли, коридоры, там до 12 часов ночи; кинематографы в будние дни пользуются светом не более трех часов, а в праздники в течение пяти часов, — освещение в кинематографах, кроме потребностей для аппарата, должно быть сокращено на 50 процентов. В частных квартирах предполагается сократить пользование электроэнергией на 50 %, относительно чего вырабатываются подробные условия. Совещанием выражено настойчивое пожелание, чтобы городское народное собрание также приняло к сокращению расходы энергии на уличное освещение, начиная освещать городские улицы на час-полтора позднее, чем то было до сих по, и гасило освещение на час-полтора раньше» («СЖ». 1917. № 132).
В городе продолжались забастовки. Так, например, фармацевты и служащие при аптеках выдвинули целый ряд требований к владельцам аптек. Газета писала: «Требования эти сводятся к значительному повышению получаемого до сих пор служащими аптек жалования, к коренному изменению условий работы, требующему увеличения штата служащих аптеки, к приему новых служащих и увольнению старых только по решению штатного коллектива аптеки, установления 6-месячного срока для практикантов и устранению их от фармацевтических работ, к выдаче вознаграждения взамен неиспользованного служащими отпуска и т.д.» («СЖ». 1917. № 132).
Надо сказать, что большинство требований владельцы аптек согласились удовлетворить, но не все, почему и была объявлена забастовка в восьми томских аптеках. «Сибирская жизнь» однако такой способ решения проблем не поддержала: «Ведь забастовка аптек почти равнозначна с забастовкой врачей, отказывающихся от подачи помощи больным. Забастовка фармацевтов ... обозначает отказ от подачи медицинской помощи всему огромному населению города. Разве улучшение положения 70 человек служащих фармацевтов равносильно тому тяжелому положению, в какое ставится стотысячное население города?» — спрашивала газета, надеясь, что стороны все-таки придут к соглашению.
В конце июня решили начать забастовку и служащие магазина П.И. Макушина, причем для начала они потребовали от газеты напечатать «воззвание к гражданам о бойкоте магазина Макушина». От этого «Сибирская жизнь» категорически отказалась, так как: «1) в редакцию не было представлено абсолютно никаких материалов, ознакомляющих с сущностью конфликта; 2) в редакцию не было представлено никаких решений и примирительной камеры, ни комиссариата труда, ни даже заключения центрального бюро союза союзов. Редакция полагает, что забастовка и бойкот тем более, есть такая мера, к которой обычно прибегают после исчерпания всех средств, предоставленных революционной властью» («СЖ». 1917. № 138).
Однако о сущности конфликта читатели смогли узнать из заявления П.И. Макушина в комиссариат труда при томском городском народном собрании. Служащие магазина потребовали от хозяина магазина: «1) допустить в конторе моего магазина шестичасовой рабочий день; 2) вновь поступающим служащим назначать оклады не менее 40 рублей в месяц; 3) призванным на войну и могущим быть призванными до мобилизации в войска выдавать им или их семьям содержание в размере 50 % оклада получаемого ими жалованья». Макушин подробно объяснял свою позицию по каждому пункту — что он сделать согласен, а что нет, и при этом замечал:
«Вынесший 35-летний (с 1882 года) гнет негласного полицейского надзора, я с наступлением дней свободы не имею желания через предоставление служащим права делать подбор попасть под гнет их произвола, весьма возможного при создавшихся и еще неупорядоченных отношениях труда и капитала. Этим я ничьих прав не нарушаю, а на отстаивание своих имею такое же право, как и каждый гражданин. В своем имущественном деле я хочу быть правомочным в пределах закона хозяином, руководясь в отношениях своих к помощникам и сотрудникам в деле принципом уважения их прав и труда» («СЖ». 1917. № 138).
Одним словом, «надавить» на Макушина служащим не очень удалось, и уж тем более сложно себе представить, как бы они смогли организовать бойкот магазина, снабжающего книгами и учебниками не только Томск, но и всю Западную и Восточную Сибирь...
Хроники июньского Томска
А вообще, жизнь в дореволюционном городе была довольно бурной и не ограничивалась только облавами и забастовками. К примеру, в начале июня гарнизонная драматическая группа планировала показать в доме физического развития драму В. Протопопова «Черные вороны». Особый интерес этому событию придавал тот факт, что «в 1905 году пьеса эта была запрещена», а теперь, в дни свободы, ее наконец-то можно было увидеть на сцене («СЖ». 1917. № 115).
«Студенческий колорит» городу придавали не только объявления о приемных экзаменах в университет, но и сообщения о студентах-хулиганах:
«Ночью на 16 июня две сестры, барышни Ст-вы, возвращаясь из гостей домой по Дворянской улице, были настигнуты тремя молодыми людьми, ехавшими на извозчике, — двумя студентами и прапорщиком. Догнав барышень, студенты начали преследовать их своими приставаниями и площадной бранью, так что барышни вынуждены были спасаться бегством в том доме, где они были в гостях, и там остаться ночевать.
Особенной бесцеремонностью в свих приставаниях отличался студент Громов, узнанный барышней С-вой.
Так как этот субъект уже не в первый раз выступает в своих ночных похождениях и пользуется уже «известностью», то мы желали бы, чтобы товарищеская среда приняла меры к прекращению Громовым его уличных выступлений» («СЖ». 1917. № 128).
Дискутировался в городе и вопрос о цирке. Газета писала:
«За последнее время в городское народное собрание поступили ходатайства разных лиц об открытии в Томске цирка. Вопрос об открытии цирка был передан на рассмотрение отдела по народному образованию и комиссии по благоустройству города, причем отдел дал заключение по этому вопросу в положительном смысле, за исключением допущения в цирке борьбы, а комиссия высказалась за нежелательность открытия цирка с общественной и педагогической точки зрения...» («СЖ». 1917. № 133). Так и не решили этот вопрос отдел и комиссия, а цирка в Томске нет до сих пор...
Хроника происшествий в июне пополнилась также необычным случаем помешательства:
«Несчастный случай. Вчера в переднюю губернского управления около четырех часов дня, когда там оставался при своих занятиях только один из членов комиссариата, явился солдат Панкратов с тремя малолетними детьми и с младенцем трех месяцев в корзине и объяснил, что он только что явился, как больной (солдат имел крайне болезненный и изнуренный вид), с позиций, и жена его при встрече с ним внезапно помешалась, и он беспомощный остался с четырьмя малолетними детьми на руках. Член комиссариата распорядился о немедленном принятии младенца в пушниковский сиропитательный приют, а об устройстве где-либо остальных детей несчастного солдата обещал позаботиться, выяснив возможность помещения их в каких-либо других детских приютах города» («СЖ». 1917. № 134).
Не дремали в Томске и новые власти, которые внезапно задумались о переименовании улиц:
«В заседании 23 июня томский городской исполнительный комитет, рассмотрев ходатайство жителей Бочановской улицы о переименовании этой улицы в Петропавловскую, постановил вопрос этот передать на разрешение городского народного собрания, высказавшись со своей стороны за удовлетворение просьбы жителей полностью. На том же заседании обсуждался вопрос о произведении в исполнение постановления городской думы прежнего состава о переименовании улиц: Почтамтской в улицу Льва Толстого, Нечаевской — в Потанинскую и Соляного переулка — в Макушинскую. Решено было к исполнению этого постановления приступить теперь же» («СЖ». 1917. № 136). Увы, решение так и не было воплощено в жизнь.
В 1917-м, на волне общественных свобод, активизировались и старообрядцы:
«29 июня будет совершен крестный ход из храма старообрядческой общины на площади Белоозерья, против «Дома науки», после литургии, где будет совершен молебен «о победе на врага», по древнему чину патриарха Филофея Цареградского; на торжество приглашаются все старообрядцы члены общины» («СЖ». 1917. № 137).
Наконец, любопытный спектр частных объявлений был представлен в одном из номеров «Сибирский жизни»:
«11 июня из купальни на реке Томи украден парусиновый бумажник с 600 рублями, сберегательной книжкой, паспортом на имя А.С. Васильева, увольнительным свидетельством воинского начальника, квитанцией из конторы братьев Каменских. Документы могут быть брошены, поэтому убедительно прошу нашедшего доставить за вознаграждение. Затеевский переулок, № 8, Васильеву.
Продаются черные новые ботинки, размер 37, и черные новые полуботинки, размер 38. Иркутская улица, № 23, в лавку зайти.
Сбежала молодая кобылица, трех лет, рослая, масти буланой, грива на левую сторону... Убедительно прощу доставить или сообщить местонахождение за вознаграждение. Монастырская , № 14.
Продается совершенно новый револьвер системы «Кольт», с 50 патронами. Цена 350 рублей Черепичная, 17, стрение часового мастера Федора Семеновича Чистякова.
Снимки похоронной процессии павших жертвой товарищей, снятых 8 июня фотографией «Модерн» (Садовая, 20), можно приобрести в Кафе-де-пари и в фотографии. С почтением И. Янковский.
Сбежала сибирская лайка Нашедшего просят сообщить. Монастырская улица, 27, квартира 5.
Продается новый красный турецкий диван: Преображенская, 33.
Котят желающим предлагают даром. Духовская улица, № 15, флигель, низ» («СЖ». 1917. № 124).
А пока невезучий Васильев искал свой потерянный бумажник, а старообрядцы готовились к крестному ходу, неспешно катилось к своей середине короткое томское лето. О том, что происходило в Томске в июле 1917 года, читайте в нашем следующем материале в рубрике «Юбилей революции: 1917 год на страницах томских газет».